Воспоминания - страница 48

, по которому виднейшие представители искусства освобождались от призыва на фронт. Таких счастливчиков оказалось тридцать два. Я не скрою, радости моей невозможно было описать, потому что до черта хотелось работать и ни малейшего желания не было ехать подставлять свой <…> за идею, мне совершенно ничего не говорившую. Да и состояние армии, и настроение ее уже для всех очевидно было: за прекращение европейской бойни во что бы то ни стало.

Для оформления этого циркуляра надо было ехать в Ленинград^>[196] к министру искусства. Мы в тот же день с И. И. поехали, и, к нашему неудовольствию, когда мы приехали, весь Невский был запружен неисчислимым количеством народа по случаю парада, который Керенский делал в честь июньского расстрела большевиков. Пройти совершенно не представлялось возможным, и нас волной понесло к месту, где проходили войска мимо Керенского с правительством. Жутким чувством я был охвачен, когда мимо меня проехал автомобиль с Керенским, которого увезли через Михайловскую улицу. В заднее окошечко автомобиля мне было видно испуганное и растерянное лицо с растерянными глазами, по которому можно было прочитать всю трагическую развязку этого лжереволюционера. Народ стал расходиться, и мы свободно дошли до Зимнего дворца, где находилось Министерство искусств.

Министр нас не принял, но подпись свою дал на удостоверения мне, Машкову и Кончаловскому, который находился на фронте.

В этот же день мы уехали в Москву, где надо было еще зайти в штаб, по возвращении из которого мы страшно поссорились с И. И., не помню уже из-за чего, — словом, идем по улице и ругаемся, да так, что начал уже собираться народ. Нервы. Но потом, когда я пришел домой, мне стало неприятно, и я решил позвонить ему. Он как будто бы ждал этого звонка и очень обрадовался и просил немедленно приехать к нему. Я захватил с собой бутылку красного вина, и мы с ним весело ее выпили.

Анатолия Васильевича впервые я встретил в 1918 году на грандиозном банкете в бывшем тогда еще ресторане «Ампир» в Петровских линиях^>[197]. Я тогда был самый «модный» декоратор, и, конечно, зал «Ампира» для банкета декорировать поручили мне, чему я был несказанно рад, так как это давало мне возможность находиться среди близких к Анатолию Васильевичу друзей. На банкете собралась вся высшая интеллигенция искусства, еще растерянная и не осознавшая ясно значения Октябрьского переворота. Был устроен грандиозный концерт, в котором приняли участие все лучшие представители искусства. Кстати, исключительно было выступление Ермоловой. Все, несомненно, искренне и доверчиво отнеслись к Луначарскому. В бесконечных речах подчеркивалось полное доверие и готовность отдать все свое творчество на служение пролетариату, еще правильно не представляя той работы, которая потребовалась в дальнейшем в смысле перестройки и перевоспитания самого мировоззрения и старой идеологии.

Анатолий Васильевич выступил со своей ответной блестящей речью, до сего времени мною не слыханной, — ничего подобного в смысле ораторского искусства. Мне казалось порой, что его голос, его существенные образные выражения можно сравнить с рычанием льва. Он произвел на всех совершенно потрясающее впечатление. Он ежеминутно подчеркивал свою непримиримость в смысле марксистской идеи, с величайшей ясностью изложил сущность Октябрьской революции и вдохнул в сердца представителей всех искусств веру и желание идти работать под руководством коммунистической партии. И эта вера росла с каждым годом среди работников искусства неослабно.

Легко можно себе представить, каким несчастным человеком я себя почувствовал, когда выступал с речью под шутки сидящего рядом В. Каменского, который смеясь перед выступлением говорил мне, зная мою растерянность: «Смотри, Аристарх, не спутай имя и отчество Анатолия Васильевича, не скажи Василий Анатольевич». И что же? Когда я встал, как раз так и вышло. Я назвал Анатолия Васильевича Василием Анатольевичем. Все смутились. Анатолий Васильевич сам же подсказал мне свое имя. Но этот казус не помешал ему после моей речи крепко меня обнять, чем, конечно, окончательно меня ободрил. С этого момента я часто встречался с Анатолием Васильевичем то в Наркомпросе, то на выставках и пр. После всякой встречи Анатолий Васильевич долго оставался у меня в памяти.