Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона - страница 24

Едва мы оказались за пределами деревни Пероса, как моя персона соблазнила этих несчастных. Они отобрали у республиканского солдата не только деньги, данные ему принцем де Линем, но также куртку и брюки, изготовленные руками дворянина. Чулки и ботинки тоже не помиловали. Я вынуждена была бежать босиком, в рубашке и кальсонах, едва успевая за рысью их лошадей. Время от времени удар сабли призывал меня не замедлять моего бега. Мы добрались до небольшой речушки, которая также называлась Пероса; она разделяла расположения двух армий. Австрийский пост охранял разрушенный мост, который, однако, можно было пройти по оставшимся балкам. Трубач заиграл сигнал к переговорам. С другой стороны моста не послышалось никакого ответа. Он просигналил еще раз, но без особого успеха. Гусары начали волноваться. Они решили вернуться в Пероса и погнали меня за собой. Меня охватило отчаяние. Видеть свободу на другом берегу, а теперь поворачиваться к ней спиной — это было невозможно. Чтобы ускользнуть от моих палачей, я бросилась к берегу, спустилась к мосту и прыгнула в воду. Там были заросли и какие-то доски от разрушенного моста; цепляясь то за одну, то за другую, я стала продвигаться вперед, не беспокоясь о глубине и не имея никакой другой заботы, кроме как ускользнуть от австрийских гусаров. Не могу сказать, что произошло, возможно, река была очень мелкая, но когда я оказалась на другом берегу, я начала благодарить бога, не сомневаясь, что он совершил для меня чудо, и что я обязана своим спасением исключительно его доброй воле.

Французские дозоры, с которыми я надеялась встретиться на той стороне реки, куда-то исчезли. Я была настолько уставшей, что мне едва хватило сил, чтобы доползти до огня, слабые отблески которого я заметила вдали. Это был огонь бивака французского аванпоста; но никого вокруг него не было. Я упала на землю совсем близко от его головней.

Потом оказалось, что, услышав шум копыт австрийских лошадей и звук трубы, французский дозор поднялся по тревоге. Подумав, что это внезапная ночная атака, и не чувствуя себя достаточно сильным, чтобы оборонять разрушенную переправу, он решил отступить на некоторое расстояние. Потом офицер вернул своих людей на прежнюю позицию. Каково же было их удивление, когда они обнаружили у огня лежащего на земле человека, об этом можно только догадываться. Когда я назвала свое имя, началось всеобщее веселье, так как я была известна во всей армии. Тут же нашлись добровольцы, снявшие с себя одежду, чтобы согреть меня. Сделав носилки из ружей, меня донесли до какой-то хижины, где я тут же заснула, и это меня здорово поддержало. Я снова была свободна после двадцати смертельных дней плена.

На следующий день офицер дал мне большой пехотный плащ, плохенькую пару ботинок и три франка денег. Это были остатки его денежного довольствия и единственное из одежды, что весь аванпост смог мне выделить; наши республиканские солдаты никогда не жили в роскоши. В этом одеянии и с такими средствами я пустилась в путь в сторону Бриансона.

Добравшись до этого города, я явилась к генералу Дюэму; ему доложили, что прибыл маленький драгун Сан-Жен. Генерал выразил крайнее удовольствие, увидев меня. Я была тронута. Я рассказала ему обо всем, чего натерпелась у австрийцев.

— Черт возьми! — воскликнул он, обрывая меня на первой фразе, — это моя добрая звезда послала тебя ко мне. Ты прибыла из Турина, знаешь ли ты что-нибудь о моих лошадях и моем слуге? Ты видела их, их схватили?

Я ответила, что ничего об этом не знаю, и снова начала рассказывать о своих страданиях. Но он снова перебил меня:

— Мои несчастные лошади! Что с ними стало? Мои лошади, мои бедные лошади!

Ничего другого мне из него вытянуть не удалось. Однако его адъютант Дешам оказался более благородным; он дал мне двенадцать франков и рубашку. Не стану хвастаться и приемом у генерала С… Он сидел за столом, на котором был накрыт великолепный завтрак, когда я предстала перед ним. Но он не удосужился даже выразить мне самую банальную вежливость, какую выражают последнему из батраков. Он холодно выслушал рассказ о злоключениях солдата и отпустил его, не произнеся ни слова, не предложив ему даже выпить стаканчик вина. Все было не так, как в Восточно-Пиренейской армии, где все жили одной большой семьей, а генерал был для всех отцом родным. Теперь наши генералы стали воображать, что они сделаны из другого теста по сравнению с простыми солдатами. Я была бы неблагодарной, если бы не отметила знаки любви, полученные мной от некоторых моих друзей по полку, например от моего друга Фромана на этапе между Бриансоном и Эмбрюном. На пути нам встретился один канонир с фургоном. Фроман поговорил с ним, и тот открыл свой фургон и достал оттуда полное обмундирование канонира, которое я тут же напялила на себя. Одежда была очень большого размера и шла мне гораздо меньше, чем та, что сделал мне мой дядя в Авиньоне. На другом этапе я повстречала другого своего друга Демёля, он только что отдал свои сапоги в починку. Два франка, потребованных обувщиком в качестве аванса, были уже заплачены, но Демёль побежал и забрал свои сапоги, отложенные на починку, он взял свои деньги и использовал их на то, чтобы нанять для меня мула. В Эмбрюне, где я наконец-то догнала свою часть, мой командир эскадрона по имени Лори продал одну лошадь, чтобы обеспечить меня экипировкой. Как же я была рада вновь увидеть себя в униформе драгуна; не хватало только форменных пуговиц, которые оказалось невозможно найти.