Воспоминания - страница 13

стр.

Начну с самого невинного. Раз, за большим, очень парадным обедом, у одной всеми уважаемой пожилой барыни сделалась невыносимая зубная боль. Хозяева и гости повскакивали со своих мест, окружили больную, и каждый своим средством старался прекратить зубной раж. Протискался к барыне и Толстой и в самой подобострастной позе просил себя выслушать.

— Ваше высокопревосходительство! Ваше высокопревосходительство! Осмелюсь вам предложить… я обладаю симпатическим средством[36].

— Говори, батюшка, говори скорей! — зажав щеку рукой и качаясь на стуле от страшной боли, проговорила генеральша.

— Вот изволите ли видеть, ваше высокопревосходительство, это средство симпатическое и может показаться вам смешным… но смею заверить ваше высокопревосходительство в том, что…

— Что ты тянешь душу, говори скорей!

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Извольте взять дегтю, только самого наичистейшего дегтю…

— Да слышу, слышу! — дергаясь от нетерпения, нервно крикнула дама.

— Да-с, самого наичистейшего дегтю, и извольте помазать им самый кончик носа, только самый кончик носа…

Свидетели этой сцены едва удерживались от давившего их смеха. Сама же страждущая, с верою в новое средство, начала просить, чтобы ей скорей принесли дегтю. Толстой, растягивая каждое слово, с глубочайшим почтением заговорил опять:

— Смею заверить ваше высокопревосходительство, что эта симпатия самая невинная, что вреда вам она не принесет никакого, то есть ровно никакого, хотя позвольте предупредить ваше высокопревосходительство в том, что и пользы от этой симпатии вам тоже не будет никакой, то есть ровно никакой!..

Общий взрыв хохота присутствующих в столовой покрыл слова повесы. Расхохоталась чуть не до истерики и сама больная. Когда ее отпоили водой, она добродушно поманила к себе Александра Петровича и весело сказала ему:

— Поди сюда, милый доктор, поди, поцелуй меня! Ведь зуб-то примолк, не болит, ты меня вылечил… — и, притянув к себе графа, она расцеловала его.

— Простите, ваше высокопревосходительство, как сумел-с, — низко кланяясь, ответил повеса.

— Шут гороховый! — слегка ударив его по щеке, прибавила барыня. — Ведь будь у меня деготь под рукой, я бы помазала нос… Хороша бы я была! Дурак, право, дурак!

Но не всегда шутки дяди Александра Петровича были так невинны и веселы, как излечение больной барыни. Иной раз они солоны приходились тому, над кем он их проделывал.

Раз как-то, в лагерное время, полковой командир Семеновского полка, человек очень добрый, но страшно вспыльчивый, рассердись на Толстого за какую-то ошибку во время учения, так вспылил и забылся, что перед всем фронтом наговорил графу кучу самых невозможных, непозволительных слов…

Александр Петрович вспыхнул, как зарево, порывисто отвернулся от генерала и быстро пошел в свою палатку. Сгоряча, на ходу мимо фронта, у него даже вырвались слова:

— Хам, скот! Изобью тебя, как собаку, дубиной…

Все офицеры, находившиеся на учении, были свидетелями этой неприятной сцены, а некоторые даже поймали на лету угрозу графа. Они сильно огорчились и встревожились за него. Как только кончилось ученье, ватага офицеров хлынула в палатку графа. Когда первый из них приподнял полотно, чтобы войти, Александр Петрович спокойно лежал на своей койке, и даже (как офицеры припоминали после) по лицу его бегала ему одному присущая задорная улыбочка, точно у него в голове бродило что-то очень веселенькое… Но в одно мгновение лицо его изменилось и сделалось каким-то глупо-бессмысленным.

Подойдя к графу, все офицеры заговорили разом, сожалели, утешали, умоляли не делать из-за этой обиды никакой истории, и все, один перед другим, старались выставить ему на вид ужасные последствия, которые постигнут его, если он исполнит свою угрозу приколотить генерала.

Граф все лежал, не шевелясь, и, казалось, не слышал и половины того, что ему говорили. Потом вдруг, как бы проснувшись от глубокого сна, спросил:

— Кого я бью? Кто меня может разжаловать?

— Да что ты, не слышишь, что ли? Мы говорим про неприятность твою с полковым командиром. Ведь ты хочешь избить его, как собаку, дубиной! — опять вместе заговорило несколько голосов.