Воспоминания - страница 20

под редакцией С. И. Вавилова. При этом никаких изменений редактор не внес. Авторский гонорар был мне переведен от Академии наук. Но нового ничего я не могла создавать вдали от библиотек. Приближался новый 1936 год. Не помню уже, кто мне посоветовал обратиться к проф. К. П. Краузе, преподававшему физику в Башкирском сельскохозяйственном институте. Я пошла по указанному адресу и попала к чудесным людям: годовалому внуку устраивали елку, пригласили меня к обеду, расспросили об обстоятельствах нашего отъезда с родины и жизни в Уфе. Хотя в данный момент помочь нам ничем не могли, но профессор обещал иметь меня в виду на будущее. А в день моих именин 27.I неожиданно пришла к нам жена профессора Евгения Александровна с тортом собственного изготовления. Мы сохранили это знакомство до отъезда из Уфы. Одно время как будто появилась надежда на перемену в нашей жизни: директор Китабской обсерватории в Средней Азии согласился зачислить меня в штат. Было возбуждено ходатайство о получении разрешения переехать мне туда, в Среднюю Азию. Там занимались и метеорами, по которым я считалась специалистом. Долго не было ответа, потом пришло разрешение на переезд мне одной, а мама должна была остаться в Уфе. Это нас не устраивало, и пришлось отказаться. Впрочем, к лучшему, так как в Китабе вскоре переменился директор, и многое там изменилось к худшему. Летом 1936 года удалось мне поступить счетоводом в Госбанк. Едва проработав там несколько дней, я соблазнилась предложенной мне работой счетовода при столовой Пединститута, где кроме зарплаты имела я право на трехразовое питание, что было очень существенно. Но все же это было некрасиво с моей стороны, и возмездие скоро последовало. Меня уволили по сокращению штатов, и я опять осталась без работы. К тому времени я познакомилась с жившей недалеко от нас, тоже ссыльной из Ленинграда, Евгенией Смирновой. С первого слова она привязалась ко мне всей душой и сделала для меня больше чем сделала бы родная сестра. Заработка она тоже не имела, и вместе с ней мы вступили в артель, где нас обучали производству кукол. Так что к мягким игрушкам, которые мы «освоили» самоучкой, присоединились головки из папье-маше. У меня даже был документ, подтверждающий, что я являюсь мастером детских игрушек в артели. Все-таки это было какое-то удостоверение личности: паспортов ведь нас лишили при отъезде с родины, и новых давать не торопились. Пришлось нам совершить небольшой переезд, так как хозяева того домика, где мы жили 2 года, захотели делать ремонт. Новая комната была побольше прежней, разместились там довольно удобно. Сильная физически и ловкая Женя очень нам помогла при этом. Новая хозяйка была довольно ворчливая, горбатенькая старушка, но было у нее спокойно, сама она вина не пила и пьяниц в гости не приглашала. Зима 1937–38 года прошла довольно благополучно. Оказалось, что избирательные права у нас есть, и маму очень развлекла поездка на выборы: за ней приехала лошадка, запряженная в хорошенькие саночки.

После хороших для меня рождественских дней с елочкой у профессора Краузе среди ссыльных поползли недобрые слухи об арестах. Конечно, ни о каком противлении Власти не могло быть и речи — брали просто как ненадежный элемент, на всякий случай. Пришлось готовиться и мне к этому: закупить маме дров, уничтожить фотографии друзей. Пожалела сжечь карточку моего любимого дедушки — математика в молодых его годах, и пришлось ему потом фигурировать на допросе. Каждый вечер как-нибудь «готовилась»: или вшивала нитки в подол платья, или собирала, как в дорогу, все самое необходимое, уничтожала письма и ненужные вычисления. Но их все-таки очень много оставалось — все надеялась, что удастся еще кое-что напечатать. Мама «закалилась» настолько, что с удовлетворением говорила: «Ну вот, сегодня кое-что сделали». Наступало 22.III. Мы с Женей вечером были у «канареечек» — торопились закончить партию мягких игрушек. Не было электричества, работали со свечами. Было всем как-то смутно на душе. Вышли на улицу — сильная метель, снегу намело целые сугробы. Женя проводила меня до калитки. Молча простились — на 3 долгих и тяжелых года! Ночью проснулась от звука голосов — три силуэта прошли мимо окна, потом сильнейший стук к хозяйке. Это был следователь с понятыми из соседнего дома. В мой большой мягкий чемодан побросала я все заготовленное на этот случай, а следователь интересовался черновиками моих «сумеречных подсчетов». Увы, все они были им забраны, и когда через 3 года я попросила их вернуть, так как они никому не интересны, а мне очень нужны, то мне ответили, что найти их невозможно, и тот следователь больше не работает. С мамой мы простились, не обращая внимания на следователя. Уже было часа 2 или 3 ночи, когда мы вышли из дому. Транспорта никакого не было, а тюрьма — на другом конце города. Чемодан свой я еле могла поднять, поэтому его нес все время конвойный. Проходили мимо домика, где жила Женя и, вероятно, мирно спала в это время. Во дворе тюрьмы, очевидно, было неприлично, чтобы кто-то нес мой чемодан. Мне его вручили, и я сейчас же упала от его тяжести и своей слабости. Встала, поволокла его по земле. В регистратуре, несмотря на поздний час, масса народу, целая очередь.