Воспоминания - страница 22

3. ХІІ к вечеру приехали на место: оказалось, Соликамск. Но ночевать оставили в вагонах. Кто-то узнал, что пересылка переполнена. Утром 4.XII раздали по буханке хлеба и повели в лагерь. Там было огромное скопление заключенных все возможных национальностей. Мороз больше 40°, поэтому этапы в местные окрестные лагеря были прекращены, а новые этапы все прибывали и прибывали. Помещались в палатках. Одна была специально занята медиками (тоже из числа заключенных), которые ампутировали пострадавшим от мороза руки и ноги. Новоприбывших поместили в клуб на одну ночь, а на другой день, 5.XII надо было его освободить для торжественного заседания вольных сотрудников лагеря. Обед раздавали из походной кухни на морозе. Посуды не хватало, и восточные люди подставляли полы халата, чтобы получить 0,5 литра баланды. Очередь была огромная. После 5.XII женщин перевели на пригородную дачу, которую занял лагерь. Там хоть не было страшных уголовных мужского пола. Женщины были большею частью по «бытовой» статье: халатность, взятки, хищения. Но были, конечно, и более страшные преступления. Горсточка «политических» терялась среди них и авторитетом не пользовалась. «Мы разве преступницы? Никому зла не сделали, а эти вот — враги народа!» — указывали на нас пальцем. Но через год-два эти шероховатости значительно сгладились. Спали все вповалку рядами на полу без тюфяков, на своей одежде. Мое место было около балконной двери, незамазанной; очень дуло. Сворачивалась калачиком, но теплого пальто не было, и я очень простудилась. Сильный кашель и насморк с гнойной мокротой, потом началось кровохарканье. Леченья никакого не было. Однажды я увидела, как одна женщина с аппетитом ела снег, чудесный, свежевыпавший. Попробовала и я сперва несколько глотков. В заключении делаешься смелее — все равно терять нечего и вряд ли выскочишь отсюда живая. Стало немного лучше. На другой день съела уже половину кружки, и так в течение нескольких дней я избавилась от своей болезни. Хотелось, чтобы врачи узнали и применяли такой простой способ лечения. Мечтала: если выйду на волю, обязательно буду на десерт есть снег с вареньем.

К новому 1939 году нас водили в городскую баню; это было необходимо и очень приятно — идти по городу и видеть людей, лошадей, ребятишек. Но в самой бане я получила сильную чесотку — потерли мне спину чужой мочалкой. Через несколько дней на мне было 20 больших нарывов, а вся спина была покрыта сплошной коростой. Очень трудно было подниматься с пола, поворачиваться на другой бок… Сердобольные женщины говорили тогда: «И зачем живет и мучается так эта старушка?!!» А мне было еще только 50 лет. Тогда начали меня лечить: полагался от лагеря мне рыбий жир, как и нескольким больным китайчатам. Фельдшерица из своей камеры делала мне перевязки нарывов, смазывала их мазью. Но это я забегаю вперед. Надо еще рассказать о налете в ночь на 1 января 1939 г. Когда уже был сигнал ложиться спать и конвойные, пересчитав нас, удалились на двор, «специалистки» из соседней камеры, где было больше уголовных элементов, чем у нас, ворвались к нам и начали грабить, тащить к себе наши вещи. Долго им не пришлось наслаждаться победой — их живо конвойные окружили и отвели в карцер. Любопытно, что на другой день ко мне подошла заключенная из соседней «бандитской» камеры, сама по виду на них не похожая, и вполголоса осведомилась, не пропало ли чего у меня, не «обидели» ли меня? Я порадовалась тому, что, очевидно, мои астрономические знания возбуждают и в ворах некоторое уважение, так как других заслуг у меня не было. Вскоре получила я первое письмо и первую посылку из дому. Там было необходимое теплое пальто и валенки, головки лука величиной с крупный апельсин, кое-что сладкое, колбаса, а главное — письма от мамы и Жени.

В Уфе было все благополучно. Жене удалось поступить на завод на работу и обеспечить маму всем необходимым.

И во все время пребывания моего в Усольлаге, т. е. до 22.III. 1941 г., я чувствовала ее неизменную постоянную и умную заботу о нас обеих. Не привожу точно, не имея в руках письма, но стиль писем Жени был таков: «Солнышко дорогое, пиши почаще! Бодрись — тебе осталось там быть всего 523 дня, это же меньше половины срока! Мама и я здоровы, все знакомые тебе кланяются. Спрашиваешь, смеется ли мама? Да, Солнышко, улыбается часто, а иногда и посмеется. Ждет тебя. Пиши, что тебе прислать? Твоя Женя».