Воспоминания о «Литературной газете» - страница 6

Наконец, к середине понедельника полосы обретали окончательный вид и выносились на суд главного редактора. Свои замечания он обычно высказывал в форме вопросов. Если ответы его удовлетворяли или успокаивали, тем дело и кончалось. Если нет, А.Б.Ч. советовался с Верченко, зав. отделом культуры ЦК Шауро. Подчас возникали проблемы, которые требовалось решать здесь и сейчас. График выпуска номера столь же императивен, как железнодорожное расписание. Любая задержка грозила опозданием сдачи номера в типографию. А у ее ворот уже стоит вереница машин, готовых везти тираж и матрицы для дальних типографий на почтамты, вокзалы, аэропорты, где ни поезда, ни самолеты ждать не будут. Приходилось проявлять чудеса изобретательности, оперативности да и, что скрывать, изворотливости. Мы работали практически без опозданий.

Но даже если номер шел спокойно, последние часы перед подписанием его в печать проходили в какой-то совершенно особой атмосфере. Чаковский, а потом и я приобретали никакому объяснению не поддающуюся, возникающую только в это время интуицию. Ни с того, ни с сего подходили к какой-нибудь из шестнадцати развешенных по стенам полос и упирались взглядом именно в то место, где затаилась проскользнувшая через все инстанции контроля ошибка либо опечатка. Что нас толкало к ней? Мистика какая-то.

Культура печатной продукции была в то время чрезвычайно высока, фактические ошибки, опечатки вызывали поток читательских писем, издевательских телефонных звонков, вся редакция ходила, как оплеванная, а газета в следующем номере непременно, скрепя сердце, давала унизительную поправку. В других печатных органах издавались грозные приказы, принимались строгие меры «по недопущению в дальнейшем», виновников, бывало, тут же увольняли. Моя газетная практика многократно убеждала: чем строже борешься с ошибками, тем они неизбежнее. Никогда не забуду, как сразу после назначения замом в «Московском комсомольце» в первом же номере, который я подписывал, прошла опечатка в заголовке. Представляете, с каким тщанием читал, да нет, вылизывал я следующий номер. И на тебе! Он вышел с перевернутым вверх ногами фото. Старый газетный волк редактор «Вечерней Москвы» С.Д. Индурский вообще считал, что пока будут газеты, будут и ошибки в них. Короче, мы в таких случаях редакцию на усиленный режим несения службы не переводили, лишь просили всех быть внимательнее. Ошибки, конечно, случались, не чаще одного-двух раз в год.

Выше я употребил слово «матрица» в том значении, в каком оно современному читателю совершенно непонятно. А до перехода на компьютерный способ полиграфического производства означало оно вот что. После подписания дежурным редактором полосы в печать на раму с набором клали особый вид картона, помещали под пресс и получали точную копию полосы – матрицу. Только буквы на ней были не выпуклыми, как в наборе, а вдавленными в картон. Затем она попадала к стереотиперам, которые на своих станках делали с нее стереотип – полукруглую отливку из типографского сплава под названием гарт, где буквы принимали свой нормальный вид. Металлические стереотипы закрепляли на валах ротационной печатной машины, которая и печатала газету.

Выпуск каждого номера всегда небольшое, но событие. К этому моменту в кабинете дежурного редактора собиралась вся бригада, которая над ним трудилась. В соседних кабинетах сидели в ожидании наиболее нетерпеливые авторы печатаемых статей, сотрудники, которые их редактировали. Наконец, распахивается дверь, и на пороге появляются торжественные, при галстуках наш выпускающий Борис Александрович Фуров и директор типографии Владимир Сергеевич Святский. На согнутой руке у каждого кипа только что сошедших с ротации пробных экземпляров газеты. Их расхватывают вмиг. Однако же торжество торжеством, а дело делом. Все придирчиво рассматривают полосу за полосой, что-то вроде коллективного ОТК. На этот раз смотрят, хорошо ли легла краска, как пропечатались иллюстрации. Дежурный редактор пишет, где что надо улучшить (на типографском языке – приправить) и размашисто выводит на белом поле первой полосы: «в свет». Вскоре здание, где мы сидим, вздрагивает: начала набирать обороты ротация. Пошла, родимая! Полетел к читателям свежий номер!