Воспоминания - страница 33

У нас в детской Владимир Васильевич имел кличку «king Edward», данную ему моей англичанкой за некоторое сходство с покойным английским королем Эдуардом.

До самой своей смерти Владимир Васильевич, несмотря на многие превратности судьбы, умел оставаться и веселым и беззаботным на вид. Всегда одинаково радушно встречал гостей и насильственно угощал их за столом. Вообще обряд еды и угощения у Постникова был мучительной процедурой, унаследованной от предков — кунцов-калужан. С раннего утра до позднего вечера в их доме у Нового Спаса всегда стоял на столе кипящий самовар и было сервировано угощение. Когда бы к ним ни пришли и сколько бы времени ни пробыли, они не успокаивались, пока почти силой, если нельзя уговором, не напотчуют гостя до отвала. А в торжественные дни праздников, общих или семейных, к ним просто опасно было ездить, так как такая поездка обязательно вызывала желудочное заболевание.

В. В. Постников, пивший и куривший всю жизнь без отказа, за несколько лет до своей смерти внезапно раз и навсегда бросил эти свои привычки, но столь же радушно угощал посетивших его.

— Пьешь? — бывало, спросит он у меня. — Пьешь. Ну, хорошее дело — пей, пока печень не заболит вроде меня, а потом брось.

— А где помещается печень?

— Ну, раз этого не знаешь, значит, она у тебя не болит, пей себе на здоровье, а я уже выпил, что мне полагалось, да не только на свою жизнь, но и на две других.

В старости он стал очень благообразен, отпустив длинную окладистую бороду «под Карла Маркса», как он заявлял. До конца своих дней этот старик не потерял способности увлекаться, и темы его увлечений в старости так же быстро сменялись, как и в молодости, — он сменял любовь к книгам на любовь к серебру, к фарфору и бисерной вышивке. Он умер в 1940 году тихо и безмятежно в своей комнатке у Страстного монастыря. Старик в свое время сделал мне много добра, и я этого никогда не забуду, так же как и его постоянно повторяемый мне завет: «Не спеши жить!..» Лишь впоследствии, сделавшись старше, я вполне уразумел всю простую мудрость этой короткой фразы.

В отличие от В. В. Постникова, постоянного посетителя нашего дома в званые и незваные дни, мой дядя Сергей Александрович являлся к нам лишь в незваные дни, неизменно к утреннему завтраку, к часу дня. Дядя Сергей Александрович был одним из тех московских чудаков, которыми всегда славилась древняя столица. Его оригинальность была подлинная, без малейшей рисовки и отнюдь не ради привлечения к себе интереса. Всегда скромно, немного старомодно, но исключитель но изящно одетый, в длинном сюртуке с тщательно расчесанной холеной ассирийской бородой кудряшками и с аккуратно подстриженной курчавой же седой головой и надушенный тяжелыми английскими духами, он появлялся у нас дома неожиданно и редко. В детской мы звали его «дятлом» за его постоянное обращение к своим племянникам с фразой «Ну, дятел ты эдакий». Он мало разговаривал, предпочитая слушать и наблюдать своими маленькими проницательными глазами, глубоко сидевшими за узкими очками в старомодной золотой оправе. Слушать его было томительно. Кроме того, что он не произносил целого ряда согласных в середине слова, он имел манеру невероятно тянуть свои фразы, изрыгая каждое слово с каким-то выдохом из глубины своей гортани. Описать его манеру говорить было невозможно, ее можно было только записать в фонограф. При этом все его движения были невероятно медлительны и его руки, ноги, голова, туловище двигались рывками, словно они были на шарнирах и их приводил в действие невидимый механизм. Некоторые утверждали, что он чудит, представляется, что якобы когда-то в Большом театре, когда чей-то неосторожный крик на сцене за занавесом «пожарный» был принят публикой в зрительном зале за возглас «пожар» и началась паника, дядя с легкостью невероятной выпрыгнул из ложи бельэтажа прямо в партер. Думаю, что это неверно, так как мне пришлось присутствовать при его последних днях и даже на одре смертельной болезни эта манера говорить и двигаться его не оставляла.

К нам в дом он обычно приезжал посмотреть, что у отца нового в его коллекциях. Лишь впоследствии отец стороной узнавал, что Сергей Александрович такую-то вещь видел у Алексея Александровича