Восточные узоры - страница 40

Чувства йеменцев, так же как и причины отсутствия благоустройства столицы, вполне понятны и объяснимы. До сентября 1962 года монархический режим проводил политику ”добровольной изоляции”, делая все, чтобы йеменцы не только меньше знали о других государствах и политических идеях, но и меньше получали финансовой помощи, которую можно было бы использовать для развития страны в целом и городского хозяйства в частности. После революции началась девятилетняя изнурительная гражданская война, один из самых драматических эпизодов которой — 70-дневная осада Саны. Все это усугубилось из-за отсутствия энергетических ресурсов и разведанных полезных ископаемых. Только в последние два-три года с открытием нефти в северо-восточных районах Йемена началось бурное развитие городского хозяйства столицы, сооружение новых высотных зданий. Проложены асфальтовые дороги, связывающие наиболее крупные города страны. Теперь молодые йеменцы удивляются, что на менее чем 4-часовую дорогу от Таизза до Саны в прошлом уходило 18–20 часов. В Сане построены университет, школы, больницы, государственные учреждения, из которых особенно красиво здание Национального банка, созданного из красного известняка с соблюдением традиционных норм и канонов йеменской архитектуры. И в этом деле Советский Союз оказывал помощь йеменским друзьям.

Во время своей прогулки по городу выхожу к старому трехэтажному дому в квартале Бир аль-Азаб, называемому Бейт Харази, а чаще просто Русский дом. Этот дом, принадлежавший йеменцу по имени Харази, в 1928 году был передан первым советским представителям и традиционно на протяжении почти более полувека сохранялся за нашими специалистами. Старый, неказистый, сложенный из кирпича, с полинявшим белым орнаментом окон, он кажется мне родным. Здесь работали советские дипломатические представители, заложившие фундамент советско-йеменской дружбы в 30-40-х годах: русский Георгий Астахов, башкир Карим Хакимов, украинец Александр Ступак, татарин Абдуррахман Султанов и др.

До 1962 года посольство СССР находилось в Таиззе — резиденции умершего за неделю до революции имама Ахмеда. По согласованию с правительством Йеменской Арабской Республики наше посольство было переведено в Сану — историческую столицу Йемена. Нам предоставили имение принца Касема — трехэтажный дом традиционной йеменской архитектуры, сложенный из разноцветного туфа, с выносными резными балконами и цветными витражами, пять-шесть одноэтажных глинобитных строений и отдельно стоящая перед бассейном открытая веранда-библиотека. Так случилось, что я был первым советским человеком, который принял от йеменцев все эти строения.

Произошло это через несколько недель после антимонархической революции. Еще шла гражданская война, и монархисты под покровом ночи проникали в город, бросали гранаты и обстреливали государственные учреждения. Рядом с имением Касема находилась правительственная радиостанция, охранявшаяся республиканцами, и почти каждую ночь здесь вспыхивала перестрелка… Уснуть в такой обстановке первые ночи было невозможно, и я сидел в этом особняке, закрыв тяжелые двери внизу на все запоры и засовы.

В доме когда-то размещалась египетская военная часть, присланная на помощь йеменским республиканцам. На сером каменном полу коридоров валялись разорванные книги, груды свернутых трубочкой записок. Ночные часы тянулись бесконечно, и я, чтобы скоротать время, терпеливо принялся разбирать книжные завалы. Моя кропотливая и однообразная работа была вознаграждена неожиданной находкой. Среди деловых бумаг, касающихся сложных, запутанных отношений между принцем Касемом, владельцем земли, и арендаторами, записок о поставках зерна и фруктов к столу принца я вдруг обнаружил пакет с фотографиями. На одной из них был изображен элегантный мужчина в европейском костюме и феске. На другой — опять тот же мужчина в национальном албанском костюме с огромным серебряным кинжалом за поясом, полулежащий на диване. И снова он. Рядом с ним женщина. У нее миловидное, типично славянское лицо. Лихорадочно перебрав оставшиеся снимки, нахожу еще одну небольшую фотографию этой женщины с трогательной надписью на русском языке: ”Не забудь твою Ludmilla, которая тебя очень-очень любит. С.-Петербургъ 1.IV.04”. Затем мне попалось еще несколько снимков уже значительно постаревшего франта в турецкой феске, и, наконец, я наткнулся на его же фотографию, датированную 1947 годом. Да ведь это Рагиб-бей, бывший наместник турецкого султана в Йемене, перешедший на службу к имаму Яхье и исполнявший при нем вплоть до своей смерти обязанности министра иностранных дел. Именно в этом качестве он подписал Договор о дружбе и торговле с Советским Союзом 1 ноября 1928 года. Кое-что о нем я уже знал. Умный, образованный, владевший несколькими языками, он в молодости был дипломатом, служил в Албании, Сербии. В начале XX века Рагиб-бея назначили первым секретарем посольства Османской империи в Петербурге, где, судя по всему, он и познакомился с Людмилой Волковой. Кем была для него эта русская женщина? Как попали сюда, в дом принца Касема, эти фотографии?