Vox Humana - страница 10
В той, гранитной, качнет меня зыбке, —
Чтобы имя короткое: Лев, —
Мне не всем говорить по ошибке.
1935
Летний сад
Младшим – стройное наследство.
Лебедь, кличущий назад, —
Ты мной дивно правишь с детства,
Венценосный Летний Сад.
Дрогнет мраморное вече.
Жолудь цокает в висок.
Место первой нашей встречи
От тебя наискосок.
Так. Скудеющей походкой.
Так. Растеряны слова.
Там, за дымчатой решеткой,
Тяжко стелется Нева.
Струны каменные – четче
Всех чугунных – горний кряж…
Так тебя украсил зодчий,
Тот, что строил Эрмитаж.
Летний Сад, какое лето
Нас введет сюда вдвоем?
Вдоль гранита плещет Лета,
Покоренная Петром.
1935
Как Гумилев – на львиную охоту
Как Гумилев – на львиную охоту.
Я отправляюсь в город за Тобой:
Даны мне копья – шпилей позолота —
И, на снегу, песок еще сухой.
И чернокожие деревья в дымной
Дали, и розовый гранитный ларь, —
И там, где лег большой пустыней Зимний,
Скитаюсь, петербургская Агарь…
1935
Когда всё проиграно, даже Твой
Когда всё проиграно, даже Твой
Приход подтасован горем, —
Тогда, выступая как слон боевой,
На помощь приходит город.
Он выправит, он – неизбежный друг —
Мне каждый раскроет камень,
Обнимет, за неименьем рук,
Невы своей рукавами.
И, в каждом квадрате гранитных риз
Лелея на выезд визу —
Мне можно ослепнуть от снежных брызг —
Эдипу двух равных Сфинксов.
И снова, укачивая и креня,
Под свод Твоего закона
Мой город вслепую ведет меня —
Недвижная Антигона.
1931
II
Биржа
Здесь зодчая рука Томона
Коснулась дивной простоты —
И камень камню лег на лоно.
Хранить дощатые мосты.
О, Биржа! на первичном плане
Так строгий замысел встает.
И чутко слышал иностранец
Неву туман и тонкий лед:
На мерно скрепленные стены
Струится веско тишина.
И, в складках сумрака, нетленна
Колонн крутая белизна;
И на широкие ступени
Здесь ветер с ладожских зыбей
Склоняет ломкие колени
Пред стойкой прелестью твоей.
1925
Владимирский собор чудесно княжит
Владимирский собор чудесно княжит
Над садом, над Невою, надо мной…
Я тронута мечтательно – и даже
Не синевой, не белизной:
Нет, в нем одном так оба цвета слиты,
Что вижу я (и замедляю шаг)
Над Петербургом – палубой немытой —
Андреевский полузабытый флаг.
1934
На Марсовом широковейном поле
На Марсовом широковейном поле
Острее запах палого листа
И ветер мне – крупицей свежей соли
С горбатого, сурового моста.
О, город мой, как ты великолепен!
Здесь перебито будней колесо.
Заботы о ночлеге и о хлебе —
Горсть желудей и небо: вот и всё.
Так воробьи, в песке чуть влажном роясь,
Бездомными не чувствуют себя.
И кажется тогда мне: я покоюсь,
О, город мой, на сердце у тебя.
1931
Так. Желтизна блестит в листве
Так. Желтизна блестит в листве.
В оцепененьи жгучей муки
Мечеть в постылой синеве
Простерла каменные руки.
И, преломляясь, никнет дым,
С дорожной смешиваясь пылью.
А я иду путем моим.
Уж август складывает крылья.
И, больше чем любой исход.
Острее ласкового слова.
Меня, такую, развлечет
Листок плюща с окна чужого.
1928
Лает радио на углу
Лает радио на углу
И витрина освещена,
И по дымчатому стеклу
Рьяной струйкой бежит весна.
Демос – вымер, и город спит.
Не сказалось. Не вышло. Что ж.
Только ветер мне плащ и щит,
Только ветер – и дождь, и дождь…
Старый дождь, мы с тобой вдвоем,
Дрогнет площадь и даль пуста.
Как любовники, мы пройдем
На зеленый глазок моста.
1928
Князь-Владимирский собор
I
Среди берез зеленокудрых
Собор, как чаша, вознесен:
Трезини был он начат мудро,
Ринальди славно завершен.
В обличьи стен – еще простое:
Петровский росчерк, прям и смел.
И колокольня высотою —
О, в тысячу парфянских стрел!
Но не об этом встанет песня
Костром в лирической игре:
Не о соборе, всех чудесней,
Не о Трезини и Петре…
Высок и прост мой символ веры:
Я сквозь листвы живую сеть,
Вон с той скамьи, на дом твой серый
Могу рассеянно смотреть.
II
Никогда мне Тебя не найти,
Мне не встретить Тебя никогда —
Так запутаны в мире пути.
Так трудны и шумны города.
И, чтоб я отыскала Твой дом.
Как жемчужину в горсти сестер.
Стал высоким моим маяком
Князь-Владимирский белый собор.
В сером доме, где, в шесть этажей,
Под лепною ромашкой бетон,
Я не знаю заветных дверей,
Не узнаю окна меж окон.
И ворота – двойной лепесток —
Раскрываются, тихо звеня…
Каждый тонкий, литой завиток
Мне дороже, чем юность моя.