Война номер четыре - страница 12

— Ваш отец был очень умён и очень проницателен, — говорила Ада. — Он понял, что я ищу и зачем, но почему мне это было нужно, догадаться почти невозможно. А молчать я не могла — это, в конце концов, несправедливо! Я рассказала, зачем я здесь, и он обещал, что поможет мне всем, что в его власти. И помог. Как много он сделал, Орсо! — это может оценить только тот, кто вынужден вслепую искать помощи в чужой стране, плохо зная язык и обычаи, оставаясь чужаком… Благодаря господину Гаэтано я смогла поговорить с королём… моим приёмным отцом. Поговорить предметно, с фактами в руках, с именами и датами.

Женщина отвернулась от огня и поймала взгляд воспитанника. Что у неё в глазах — грусть? Надежда? Она пыталась что-то объяснить, донести что-то, что не выражается в полной мере словами. Орсо вовсе не был уверен, что всё поймёт, но сейчас проще всего было просто слушать, молчать и запоминать. Подробности — потом.

— Мне нужен был дом. Нельзя быть всем чужой, а я была очень, очень чужой… Сейчас я даже иногда чувствую себя дома… Мне помогли король, королева Мария и господин Гаэтано. Все остальные — потом, позже… Нас мало, Орсо, очень мало, а мир так велик…

Она говорит уже не с ним, не для него, ладони перекатывают колечко с гранатом, а мысли далеко, глубоко во времени, и время невероятно растянулось, часы давно уже не повторяли своё «чук-чук», огонь не движется, он застыл, как на картине, и угли медленно, неправдоподобно мерцают то алым, то чёрным, воздух замер, как замороженный, время встало и тоже внимательно слушает негромкий, немелодичный и усталый голос.

— Мы все в большой опасности, Орсо, и чем меньше людей о ней знают, тем она больше. Она заслуживает отдельного разговора, и я вам его обещаю, но прошу только об одном… Не делайте выводов обо мне, пока не услышите всё. Я понимаю, что после всего того бреда, который я вам несу, — Ада хрипло, невесело рассмеялась, — верить мне трудно. Я этого не требую. Но если ваш отец ошибался в людях…

— Нет, — выдохнул Орсо. — Не ошибался. В людях и в книгах.

— Тогда просто предположите, что он не ошибся и во мне. — Ада поднялась на ноги, расправила плечи, размяла руки, сложив ладони — пальцы одной руки к запястью другой. Огонь снова плясал и прыгал по поленьям, от двери доносилось трудолюбивое «чук-чук-чук», за окном пищали снегири и скрипели полозья. Время словно очнулось и снова маршировало в положенном темпе.

— Это, кстати, самая важная причина, по которой он написал распоряжение об опеке именно так. Он не хотел, чтобы вы были в стороне от… того, что происходит. А теперь поднимайтесь и пойдёмте обедать.

Уже по дороге в столовую Ада вдруг встала как вкопанная и хлопнула себя по лбу:

— Ну и воспитательница из меня!.. Орсо, сходите в церковь, повесьте звезду в память отца. Я заказала от вашего имени поминальную службу, но вам сказать забыла, вот старая дура! Хотя вы вроде бы не особенно набожны… я надеюсь?

— М-м… да, я как-то… вы правы, — смутился Орсо. Сам-то тоже хорош — совершенно забыл помянуть отца как положено! — А вы… не пойдёте со мной? Ну… то есть…

— В другой раз. Не хочу вам мешать.

В церковь издавна принято ходить пешком. Как бы ни хотелось прогулять Пороха по изукрашенным снегом улицам, поездку придётся отложить… Орсо миновал три ближайших церкви и двинулся к той, что была рядом с его прежним домом. Она была ничем не лучше других, не больше, не красивее, просто хотелось, чтобы звезда Гаэтано Травенари висела там, под скромными лампадками цветного стекла, перед знакомым с детства ликом Творца в чёрной от древности деревянной раме, там, чуть в стороне от центрального прохода, где мозаичный пол меньше вытерт обувью молящихся и мощные бронзовые ноги канделябров покрыты зелёной патиной, гнездящейся в углублениях витого узора.

Идти было не так уж далеко — полчаса неспешным шагом. Когда за рядами лавочек и киосков показался знакомый шпиль с четырёхлучевой звездой, в город втекали синие морозные сумерки. Кареты и возки, проносившиеся мимо, уже качали жёлтыми фонарями, утомившиеся за день от криков и драк воробьи устраивались спать под карнизами, дымки над крышами поднимались вверх ровными столбами — к ночному морозу. Ступеньки церковного крыльца были старательно очищены ото льда, и Орсо, отряхнув сапоги от налипшего снега, легко взбежал к тяжёлой резной двери. Она отворилась бесшумно — навстречу дохнуло пахнущее воском и яблоками тепло.