Война: ускоренная жизнь - страница 11
Кущенко недолго думая расставляет посреди хаты буссоль. Это артиллерийский прибор для ведения разведки и направления орудий на цель при стрельбе с закрытых позиций. Он представляет собой большой компас с магнитной стрелкой, лимбом с делениями угломера и оптический монокуляр сверху. Устанавливается прибор на треногу.
Хозяйка стоит рядом и наблюдает за Кущенко. Он освободил магнитную стрелку, и она, покачиваясь из стороны в сторону, одним концом случайно показывает на шкаф у стены. Кущенко говорит хозяйке: «Бачишь, стрелка показуе, что там у тэбэ есть хлиб та сало». Удивленная женщина отвечает: «Та трохы е», достает из шкафа шмат сала на килограмм и булку хлеба. Нас дважды просить не надо было — голодные как волки.
Кущенко опять подходит к буссоли, колыхнул стрелку и говорит хозяйке: «Сейчас побачим, шо у тэбэ ще е». Хозяйка поспешила с ответом: «Та е, е». Лезет в погреб, достает оттуда соленые помидоры, огурцы, из печки чугунок вареной картошки, из шкафа кувшин молока. Мы неплохо закусили. Хозяйка сидит с нами рядом за столом, подперла щеку рукой, с жалостью смотрит на нас. Мы же, по сути, почти все были еще пацанами: мне недавно исполнилось двадцать, Кущенко, наверное, не более восемнадцати. Его подобрали наши солдаты где-то возле Днепра, так он и остался в батарее. Остальным солдатам также по девятнадцать-двадцать лет.
Потом, когда мы уже расправились со всем, что было на столе, хозяйка сделала вывод: «Ось тэпэр я розумию, чому вы нимця пэрэборолы — у его такой техники нэма». Мы рассмеялись, поблагодарили женщину и двинулись дальше».
Правда, для получения какой-то пищи у местного населения часто пользоваться «прибором» разведчика Кущенко не приходилось. И в России, и на Украине, и в Белоруссии люди, как правило, делились с воинами-освободителями последним куском.
Призывавшийся в армию из Камня-на-Оби Герой Советского Союза Михаил Борисов:
«Помню, в станице Морозовская (под Сталинградом. — Авт.) захватили немецкие армейские склады. И мы, и местные жители вдоволь попользовались их продуктами. Когда шли по улице, жители выхватывали солдат из строя и уводили домой в гости. Ко мне старушка подходит со слезами: «Сынок, у всех гости, а ко мне никто не идет. Пойдем ко мне». Я пошел. В одной комнате чугунки с горячей водой стоят, в другой — корыто, рядом — чистое белье. Она говорит: «Сынок, ты помойся, смени белье, грязное брось в угол, я потом постираю». — «Да не надо белья». — «Нет, переоденься, это белье моего сына, может быть, его там тоже кто-нибудь обогреет». Я помылся, переоделся. Выхожу. На столе уже — сковородка с картошкой и тушенкой. Картошка у них, естественно, своя. А тушенка немецкая. Я первый раз за то время, пока был на фронте, наелся! Я говорю: «Спасибо, спасибо». — «Тебе спасибо, что не побрезговал, зашел».
Случалось и нашим бойцам угощать население трофейными продуктами и в итоге порой попросту кормить друг друга. Один такой случай описал Мансур Абдулин:
«23 сентября 1943 года вошли в Полтаву. Нас встретили женщины и старики. Исхудалые — кожа да кости. Но радостные. На разрушенной мельнице мы обнаружили приготовленную к эвакуации в Германию муку, которую тут же начали раздавать солдатскими котелками полтавчанам.
Не прошло и часа, как нас, освободителей, начали угощать полтавскими галушками».
Однако главным приварком к армейскому пайку все долгие военные годы была, конечно же, она — родимая картошечка. Спасались ею мы, спасались немцы, румыны, итальянцы и прочая наползшая на нашу землю нечисть.
В своем рассказе «Ода русскому огороду» трижды раненный на той войне русский писатель Виктор Астафьев признался в любви к этому немудреному продукту, и нет сомнения, что под этим признанием подписались бы все фронтовики-окопники Великой Отечественной.
«Фронтовые дороги длинные, расхлюпанные, — читаем мы в этом рассказе. — Пушка идет или тащат ее, танк идет, машина идет, конь ковыляет, солдат бредет вперед на запад, поминая к разу кого надо и не надо. А кухня отстала. Все-то она отстает, проклятая, во все времена и войны отстает. Но есть солдату надо хоть раз в сутки! Если три раза, оно тоже ничего, хорошо-то три раза, как положено. Один же раз просто позарез необходимо.