Возница - страница 3

В парикмахерскую Грея мы опоздали на каких-нибудь пять минут. Латкинс только что ушел — скорее всего в бильярдную. В бильярдной оказалось, что он просто купил пачку сигарет и отправился дальше. Так мы и гонялись за ним по пятам целый час, но ни разу нигде не настигли, а меж тем было уже половина второго, и я проголодался. Сельский уроженец, я в городе частенько скучал по ядреному деревенскому словцу, и теперь, слушая соленые шуточки и замечания Билла по адресу парикмахеров, священников, врачей и ломовых извозчиков Нью-Маллиона, я от души наслаждался, и меня уже не очень заботило, найду я Латкинса или не найду.

— Не пора ли закусить? — предложил я. — Давайте зайдем в ресторан позавтракаем. Я угощаю.

— Поедем лучше ко мне домой. Я не больно люблю эти рестораны… их здесь всего четыре, и все паршивые. Мы вот что сделаем. Места красивые любите? С Вейдского холма очень вид хороший, прямо картина. Скажем моей старухе, чтоб приготовила нам завтрак, — она возьмет с вас каких-нибудь пятьдесят центов, не больше, чем в кафе, да и накормит лучше, — а потом заберемся на холм и отдохнем на травке.

Я понимал, что мой новый приятель отчасти хитрит; понимал, что его радушие не исчерпывается только братской любовью ко мне, столичному молодому человеку. Я платил ему за потраченное время, всего я заплатил за шесть часов (включая час на завтрак) и по цене, которая тогда считалась непомерно высокой. Однако он был не большим мошенником, чем я, — весь расход я ведь поставил в счет фирме, а между тем за то удовольствие, что я получал от россказней Билла, не грех было бы заплатить из собственного кармана. Его деревенская непосредственность и природная мудрость действовали на заезженного городом юнца, словно освежающий душ. Пока мы сидели на вершине холма и любовались фруктовыми садами и речкой, что петляла среди зарослей ивняка, он все говорил о своем Нью-Маллионе и нарисовал целую галерею портретов. За его насмешливостью проглядывала доброта. Ничто не ускользало от его зоркого глаза, но как бы он ни потешался, он все на свете мог понять и простить. В ярких красках описал он мне жену пастора, которая чем глубже залезала в долги, тем громче пела гимны в «епискокопальной» церкви. Поведал и о двух юношах, что явились домой из колледжа в модных кремовых брючках; и об адвокате, который носил либо галстук, либо полотняный воротничок, но то и другое вместе надеть отказывался, хотя жена годами устраивала ему из-за этого сцены. Все эти люди стояли передо мной, как живые. В тот день я узнал о Нью-Маллионе больше, чем о своем городе, да и полюбил его крепче.

Пусть Билл не имел никакого понятия об университетском образовании и городской жизни, он гораздо больше приобрел, скитаясь по стране: кем он только не был! О н работал на железной дороге, на уборке полей и на валке леса и из своих странствий вынес убеждение, что жить надо просто, с улыбкой. Он влил в меня бодрость. Теперь, вспоминая Билла, я понимаю, что подразумевают под словами «настоящий мужчина» (хотя сам ненавижу это избитое выражение).

Мы покинули безмятежный уголок среди садов и снова пустились на поиски Оливера Латкинса. Но найти его не удавалось. Наконец Билл припер к стене одного приятеля Латкинса, и тот признался, что «Оливер скорее всего уехал на ферму к своей матери, в трех милях к северу».

Разработав стратегический план, мы отправились в путь.

— Мамашу эту я знаю, — вздохнул Билл. — Страшилище. Сущая ведьма. Один раз пришлось мне перевозить ее сундук, так она мне чуть башку не оторвала — не так, видишь ли, берусь, надо осторожнее! Точно это не сундук, а корзина с яйцами. Ростом она футов девять, да четыре фута в обхвате, проворная, что твоя кошка, а уж бранится-хоть уши затыкай. Бьюсь об заклад, Оливер пронюхал, что его кто-то выслеживает, и смотался туда, прячется за материной юбкой. Ну, ничего, мы попробуем взять ее на испуг. Только ты уж сынок, предоставь это мне. Может, ты и силен в латыни да в географии, а ругаться-то не обучен.

Мы въехали во двор захудалой фермы, нас встретила дородная, бодрая старуха. Мой опекун встал перед ней, набычился и взревел: