Возница - страница 4

— Вы меня помните? Я Билл Мэгнусон, из транспортной конторы. Мне нужен ваш сын Оливер. Вот мой друг из города припас для него подарочек.

— Ничего я про Оливера не знаю и знать не хочу, — заорала она в ответ.

— Эй, бросьте! Мы уже по горло сыты такой чепухой! Вот молодой человек — поверенный полицейского комиссара, и мы имеем полное право обшарить любой дом и разыскать этого самого Оливера Латкинса.

Все это прозвучало так грозно, что наша амазонка, по-видимому, струхнула. Она отступила в кухню, мы — за ней. Она схватила с приземистой, почерневшей и поседевшей от многолетнего жара плиты тяжелый утюг и двинулась на нас.

— Валяйте обшаривайте — как бы только я вас вперед не обжарила! — заорала она во все горло и расхохоталась нам вслед, когда мы в испуге попятились.

— Пошли отсюда. Еще убьет, — выдохнул Билл и уже за дверью прибавил: — Видал, как она ухмылялась? Она дурачит нас. Этакое нахальство!

Я согласился, что это неуважение к закону.

Все же мы произвели кое-какой обыск. Домишко был одноэтажный. Билл обошел его кругом, заглянул в каждое окно. Мы облазили амбар и конюшню и убедились, что Латкинса там нет. У меня едва оставалось время, чтобы поспеть на вечерний поезд, и Билл отвез меня на станцию. По дороге в город я почти не беспокоился о том, что не удалось разыскать Латкинса. Меня слишком занимали мысли о Билле Мэгнусоне. Я всерьез подумывал возвратиться в Нью-Маллион и заняться там адвокатской практикой. Если я в Билле обнаружил такую бездну человеческих достоинств, неужели я не полюблю еще неизвестных мне Фрица Бейнке, Шведа-парикмахера и сотню других соседей — неторопливых в разговоре, простодушных и мудрых. Я рисовал себе бесхитростную, счастливую жизнь, далекую от сухой учености университетских юридических фирм. Я был возбужден, словно ненароком нашел сокровище.

Однако, если я почти не думал о Латкинсе, в конторе о нем не забывали. На другое утро я застал их в большом волнении: дело было готово к судебному разбирательству, не хватало только Латкинса — я оказался тупицей, опозорил фирму. В то утро моя блестящая карьера едва не оборвалась. Шеф только что не совершил оскорбления действием, он весьма прозрачно намекнул, что я больше гожусь в землекопы, чем в юристы. Мне приказали вернуться в Нью-Маллион и послали со мной бывшего бухгалтера из лесничества, который знал Латкинса в лицо. Я огорчился: теперь мне не удастся еще раз побыть в обществе Билла Мэгнусона и насладиться его красочными рассказами.

Когда поезд подошел к Нью-Маллиону, Билл стоял на платформе около своей колымаги. Но вот что любопытно: рядом с ним стояла эта старая ведьма — мамаша Латкинса, и они вовсе не бранились, а мирно беседовали и смеялись.

Со ступенек вагона я показал на них своему спутнику и в юношеском восторге прошептал: «Вот прекрасный человек, настоящий мужчина!»

— Вчера тоже его видали? — спросил бухгалтер.

— Я провел с ним весь день.

— Он помогал вам искать Оливера Латкинса?

— Да, он мне очень помог.

— Кому и помогать, как не ему. Это же сам Латкинс и есть!

И вот что самое обидное: когда я вручил Латкинсу повестку в суд, его мать улыбнулась мне так, словно я был умненький мальчик лет семи от роду, и оба радушно и ласково приглашали меня зайти к каким-то их соседям и выпить чашечку кофе.

— Я рассказал им про вас, и им до смерти охота на вас поглядеть, — весело объяснил Латкинс. — Из всего города только они, кажется, и не видели вас вчера…

1923