Вразнос - страница 8

— Зато — можешь залить туда восемнадцатилетний Гленфиддих. Качество! Качество прежде всего!

Ты не понимаешь. Алкоголь — чтоб пить, не смаковать — пить! Пить и напиваться — пока здоровья хватит.

И вот стою я с фляжечкой для мальчик-с-пальчиков, с каплей хорошего — но очень хорошего — виски. А главное — не с кем пить по скверикам. Бульк. Черные кусты. Как бомж. Не с кем пить.

Вокруг Виктории — целый квартал украшенных лепниной, базовых гостиниц. Кран течет, душ холодный, постель пованивает плесенью. На ресепшене — зевающий индус. Устраиваюсь сама, забрасываю чемодан, иду к Виктории, встречаю Криса с его надутыми губками бантиком и в гопницком прикиде.

Когда он прислал фотографию, засмеялась — пацан выглядит лет на тринадцать и хорошенький как кукла. В красном свитере, сидит за компом. Черные глазки и челка на глаза. Потом мы встретились. Ну, двадцать и толстоват, но серьезный и… и я нравлюсь ему.

Второе поколение. Аккуратно подбирает слова.

— Тебе нравится моя новая прическа?

— Да. Тебе идет.

Торчащий гребень посреди головы. Ну какой же ты, парень, рэппер! Но хорошо. Идет тебе, идет. Чопорно, как новобрачные, поднимаемся в номер. Складывает бренчащие цепями джинсы на стул. Рассматривает себя в зеркало.

Секс так себе, это для понтов.

Сходим вниз. Мне нравится, как, выпучив губки, он держит меня за руки. Как мы спускаемся по лестнице и идем в паб. Мне нравится, что записной пабский шут и приставала говорит нам: «вы — самая красивая пара в этом пабе!» Я даю ему камеру: щелкни нас. Двадцать лет — и тридцать шесть.

Крис дуется: не надо было слушать его, не отстанет же потом. Я веселюсь. Все невсерьез. Расслабься.

И мы нежно прощаемся, и уговариваемся встретиться скоро-скоро. Теперь я могу его еще месяц динамить.

Каждый раз когда я в Лондоне — забегаем с Галькой на попить-кофе. Каждый раз немного более чужие друг другу. И все труднее выслушивать все эти «а он что? а ты что?» — и ее обиды — и ее гороскопы.

Галька — из Архангельска. Милая и смешливая. Девочкина фигура, провинциальный говорок — и женские, острые глаза. Галька жила у нас. Потом уехала в Лондон — на ловлю счастья и мужиков. Не знаю, поймала — не поймала. Вроде живет одна, работает, справляется. Но Лондон ее немного объел по краям.

Когда-то, честно говоря, было и больше, чем кофе — но от одинокой жизни Галька слегка окостенела. Словно — испугалась и остановилась с поднятой лапкой. Теперь — почти не пьет, и кокс — ни-ни.

Она отдувает челку от лица:

— Менеджер сказал подстричься. Говорит — принеси чек за стрижку, оплачу.

— Ну и наглеееец! Но правильно сказал — тебе идет. Что берешь?

— Только кофе. Ну так как ты? Кого дейтишь?

— Да вот был один… пропал. Такой… музыкант. А потом никого. Тут вот только с одним, в Лондоне, встретилась. Но это невсерьез.

— Доиграешься со своими молоденькими!

— Да ладно! Это для фана! А ты кого?

— Ну, сама смотри! Я? Ну, с Надимом-то мы разошлись…

— А теперь?

— Да так… Есть тут один..

(И так далее. Lunch with a girlfriend. Decaf latte.)

— …А музыкант — появится еще, — убеждает она меня. — Он кто по гороскопу?

— Вот уж не спрашивала! Да и — не появится!

— Ну, спорим?

— Да не появится — и спорить нечего!

— На шоколадку из «Либерти!»

О! Шоколадка из «Либерти» — это класс, ради нее можно забыть и потерю Сашечки.

— По рукам?

— По рукам!

Галька с элегантностью столичной штучки подзывает официанта. Я подхватываю сумку, мы целуемся: «звони, когда» — «обязательно!» — и ныряю в метро.

Теперь у меня будет или Сашечка — или шоколадка! В проигрыше не останусь.

Весь какой-то влажный, с медленными жестами рук, Миша берет только чай.

— Тут хороший чай, — медленно говорит Миша, грея руки о чашку. Сразу исключая меня из братства людей, способных получать истинное наслаждение от стакана простого чая.

— Знаешь, Настенька скоро будет, — говорит он как-то вбок.

— Это вот эта знаменитая Настенька, красавица Настенька с богатым мужем?

— Да…

— Ну конечно, конечно! Где? Что? Когда?

— Попозже, — и больше ни слова, только загадочная улыбка реет над чаем.