Всадник, скачущий впереди - страница 21
С т е п а н. А этот… как его… Самый главный у них кто?
Г о р о в с к и й. Вождь племени.
С т е п а н. Царь?
Г о р о в с к и й (развел руками). Ну, знаешь… Спорить с тобой!..
С т е п а н. А ты не спорь, раз у тебя классовое сознание не на высоте!
Г о р о в с к и й. А у тебя на высоте?
С т е п а н. Спрашиваешь! Я член РКСМ.
Г о р о в с к и й. Я тоже.
С т е п а н (упрямо). Все равно ты еще не достиг. Вот Кузьма достиг. Наш человек, рабочий. А Федька вроде тебя, только с другого края.
Ф е д о р. Это с какого же я краю?
С т е п а н. С крестьянского!
Г о р о в с к и й. Чепуху несешь!
С т е п а н. Я за такие слова знаешь что могу сделать?
Г о р о в с к и й. Кулаками будешь свое классовое сознание доказывать?
С т е п а н. Жаль, зарок дал… А то бы не посмотрел, что у тебя башка перемотана! (Покосился на Глашу и отошел в сторону.)
Горовский уселся в противоположном углу, раскрыл тетрадь, вынул огрызок карандаша.
Г о р о в с к и й.
С т е п а н. Забормотал!
Г л а ш а. Не мешай, Степа.
С т е п а н. Да кому они нужны, стихи эти!
Г о р о в с к и й (не выдержав). Всем!
С т е п а н. Всем, говоришь?
Г о р о в с к и й. Да, всем!
С т е п а н. Федор, тебе стихи нужны?
Ф е д о р. Чего?
С т е п а н. Стихи, спрашиваю, тебе нужны? «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда!»
Ф е д о р (подумав). Нам это ни к чему.
С т е п а н (Горовскому). Слыхал?
Г о р о в с к и й. Так не спорят! А Федору просто надо учиться.
С т е п а н. Может, и мне тоже?
Г о р о в с к и й. И тебе!
С т е п а н. В гимназию, значит, определяться?
Г о р о в с к и й. В трудовую школу.
С т е п а н. Все ученые — контра!
Г л а ш а. Степан!
С т е п а н (упрямо). В чистом виде контра!
Г о р о в с к и й (волнуясь). А я… в гимназии учился… Тоже, по-твоему, контра?
С т е п а н (он слегка растерялся). Ты-то? Был как есть контрик. И сейчас еще не вполне.
Г о р о в с к и й. Что «не вполне»?
С т е п а н. Не вполне партийный человек.
Г о р о в с к и й. А ты партийный?
С т е п а н. А какой же еще?
Г о р о в с к и й. Такой же, как мы все! Как я… как Федор…
С т е п а н. Это я-то?!
Г о р о в с к и й. Ты-то!
С т е п а н (сжав кулаки). Ну, Женька!..
К о л ы в а н о в (появляясь). Степан! Опять за старое?
С т е п а н. Беспартийным он меня обозвал! Можно такое терпеть?
К о л ы в а н о в. Нашли время дискутировать!
С т е п а н. Нет, ты скажи! Ты мне про самую суть скажи!
К о л ы в а н о в. Ох и путаник ты, Степа! Резерв вы наш. Понятно? Рабоче-крестьянский резерв!
С т е п а н (мрачно). Вроде запасного полка, что ли? Кто-то воюет, а мы очереди дожидаемся?
К о л ы в а н о в (помолчав). Считай, что дождались. Завтра на фронт!
Все повскакали с мест, окружили Колыванова, кто-то закричал: «Ура! Качнем Лешку!» Колыванов отбивался, но его все-таки несколько раз подбросили на руках чуть ли не к потолку, потом бережно опустили. Колыванов посмотрел на веселые лица ребят, покачал головой, вынул из-за пазухи патефонную пластинку.
Разбить бы могли!.. (Передал пластинку Насте.) Жаловались, что граммофон молчит… Вот… Разжился одной. Не ко времени, правда!
Н а с т я. Почему это не ко времени?
Водрузила граммофон на стол, поставила пластинку, покрутила ручку, опустила мембрану. Зазвучали скрипки, медленно ведущие мелодию вальса. Потом зазвенел серебром, печально и нежно, неведомый им инструмент.
Н а с т я. Гитара, что ли?
К о л ы в а н о в. Вроде… Здоровая такая! Забыл, как называется…
Г о р о в с к и й. Арфа.
С т е п а н (запоминая). Арфа?
Г о р о в с к и й. Да.
Замолчали, прислушиваясь, но арфа, видно, отыграла свое, а сам вальс был уже не медленный, не осторожный, как раньше, кружился все быстрее, быстрее и будто вздыхал: «Ах, ах!»
Н а с т я. Сто лет не танцевала!
К о л ы в а н о в (встав перед ней). Прошу!
Одна за другой закружились пары, оркестр звучит все тише и тише, приглушается свет, и видны лишь силуэты танцующих. А луч прожектора выхватывает музейный стенд с красным знаменем и уже стоящего там Колыванова. Он смотрит на танцующих и негромко говорит:
Завтра, прямо с марша, их могут бросить в бой. И как не похож он будет на лихие конные атаки, о которых бессонными ночами мечтают эти мальчишки. Не будет белых и вороных коней, сверкающих клинков, отчаянной рубки. Будут окопы с хлюпающей под ногами болотной водой, томительное ожидание атаки, первые выстрелы по далекой еще цепи вражеских солдат, когда не знаешь, попал ты в кого-нибудь или нет, и оттого не ощущаешь ненависти или страха.