Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors - страница 22
Работали без передышки. Все вживую. Бок был сдержанным человеком и специализировался на записи джаза — а джазовым музыкантам не надо давать советы, как играть — так что за все время нашего сеанса он не сказал и двух слов. Мы не успели опомниться, как все закончилось, и мы снова оказались на улице.
И — при нас была «ацетатка»[24] с записью наших шести песен. Рей сунул ее под мышку и, вслед за Дороти и Джимом, нырнул в желтый фольксваген-«жук». Отъезжая, он прокричал нам в окно, что начнет предлагать наш материал фирмам звукозаписи уже в ближайшие дни. Джим, впервые услыхавший свой голос в записи, сиял на заднем сидении.
Реакция лейблов на нашу демку была забавной. Рей вспоминал позже:
Это была потеха; мы гоняли туда-сюда по Лос-Анджелесу с нашей пластиночкой, заходили в офисы и говорили: вот шесть песен, у нас есть еще много-много других, послушайте эти. И везде, буквально везде нам отвечали: «Нет! Как вы можете — это ужасно — выключите немедленно — нет, нет и нет!». Мне особенно запомнился тот парень, на «Liberty». Он послушал, а потом как заорет: «Кто вам позволил, кто вам только позволил такое исполнять!» Он чуть не кидался на нас с кулаками, выставляя из офиса!
Когда мне живописали все эти истории, я был разочарован и при этом слегка удивлен, узнав, что Рей непременно заставлял их дослушать до конца нашу самую эксцентричную песенку, “A Little Game”, после того, как они отвергали другие, менее провокационные вещи:
До меня дошло, когда Рей рассказал очередной анекдот, про то, как наши песни прослушивал Лу Адлер, продюсер Mamas and Papas. Он, натурально, перебрасывал иглу с песни на песню, выслушивая по паре первых нот в каждой, после чего заявлял: «Тут ничего, ничего такого, что я мог бы использовать!».
Ну и дела, подумал я. Они просто не поняли наше видение. Да они тупые, блин!
После того, как наше демо завернули, энтузиазма на репетициях поубавилось. Во время очередной, когда Моррисон вышел на перерыв, Джим и Рик Манчареки воспользовались моментом, чтобы отвести нас с Реем в сторонку и сообщить, что они уходят из группы.
Я отлично их понимал: Рик с Джимом, как и Рей, привыкли нормально зарабатывать, выступая по клубам, и им был не в кайф упираться на шару неизвестно зачем, да еще в компании с таким непрофессионалом, как Моррисон. Однако я считал, что они совершают большую ошибку.
Моррисон появился в гараже, олицетворение невинности.
Все остальные переминались в смущении, и я предложил сыграть пару песен. Вышло не очень. Мы играли вяло, и я знал, что братья Рея уже не с нами. Рей сидел с вытянувшимся лицом, но я пытался приободрить его, бросая многозначительные взгляды в его сторону: не переживай, возможно, все к лучшему. Я надеялся, что мы найдем им замену в лице гитариста, который сможет солировать.
Моя половая жизнь на тот момент прекратила свое существование. Я, наконец, заявился проведать Хейди в дом к ее родителям на Беверли-Хиллз. Мы не виделись восемь месяцев. После моего посвящения в медитации и контркультуру, она показалась мне простушкой и наивнячкой. Я заподозрил, что ей просто нужен муж, двое детей да собственный дом. Я откланялся, вернулся домой и поставил одну из своих любимых песен Боба Дилана:
Хейди — в прошлом. Мечты о группиз, изнывающих от страсти по мне — в будущем. А в настоящем — я и моя собака Лофти, спящие в одной постели. Я влюблялся по нескольку раз за день, просто колеся по городу. Наверно, у меня был спермотоксикоз. При этом я так боялся женщин, что не мог решиться заговорить хотя бы с одной.
Я знал, что вполне симпатичен и способен быть «чувственным» с девушкой, но страх оказаться отвергнутым был столь силен, что мне оставалось только фантазировать. Когда наша группа, наконец, чего-то добьется, воображал я, мы будем выгребаться из-под телок, которые повалятся на нас со всех сторон!