Все проще, чем кажется - страница 28

Она встала и ушла, не ожидая ответа. Я сидел оглушенный, понимая, что должен вскочить и побежать за ней, что это все неправильно, что надо срочно что-то делать. И не мог пошевелиться. Не мог не потому, что не хотел, а потому, что не понимал — что нужно делать, что нужно думать и вообще, что произошло.

Да какое она имеет право поступать вот так! Блядь, что я несу…

Я поехал к Мартину и напился в драбадан. Я даже не помню, рассказал я ему, что стану отцом, или нет. Сам я не мог представить себя в роли отца — это точно.

Я не звонил. Я просто не знал, что сказать. У меня в мозгах была полная каша, и я вообще старался об этом не думать, глупо надеясь, что это разрулится само собой, а Ина вот-вот позвонит мне, весело смеясь над тем, как она меня наколола. Если честно, я очень ждал этого ее звонка с сообщением, что все было шуткой, и даже отрепетировал свое великодушное прощение.

Она улетела. Улетела, попутно вытащив свою подружку Женьку прямо из-под венца, убедив ту, что этот мужик ей не подходит, ровно за один день до свадьбы, и забрав ее с собой в Ялту. Я улыбнулся, когда узнал об этой истории, и у меня защемило сердце — в этом была вся Тундра, такая настоящая, откровенная, спонтанная и такая заразительно искрящаяся жизнью. Она умела убедить любого в чем угодно, если искренне считала, что этому любому необходимо то, в чем она его убеждает. Хотя, впрочем, я тоже считал, что Женьке этот мужик не подходит.

Я все так же маялся, но в душе уже знал, что решение принял. Я полетел на родину, намереваясь позвонить и написать ей оттуда.

Ее московский телефон не работал, а во всем Ереване не работал интернет. Я проторчал там чертов месяц, и каждый вечер для меня был пыткой, я понимал, что она опять сегодня проверила почту и опять не увидела от меня письма. Я долго засыпал каждый вечер, тяжело ворочаясь, как будто ощущая каждую ее слезинку, которая капает страшным приговором — я гандон. Для нее я просто исчез, как она мне и предлагала. Для нее я оказался обычным гнилым слабаком, который решил не брать на себя ответственность и просто тихо затаился и пропал с горизонта. Я знал, что Мартин объяснил ей, что я в Ереване, что нет интернета, но понимал, что все это ерунда — и я должен объявиться сам.

Первое, что я сделал по прилету в Москву, — собрался с духом и сообщил папе, что тоже скоро стану отцом.

Я встречал ее в аэропорту в сентябре, когда она вернулась. Я знал, конечно, что она уже на седьмом месяце, но размер живота все равно поверг меня в легкий шок.

Епты, я действительно стану отцом. Пока я тусовался все лето, эта мысль как-то не так отчетливо приходила мне в голову.

И даже в 9:30 утра 7 января 2002 года, когда мне наконец-то после десятков нервных звонков в роддом сказали, что у нас родилась девочка (Девочка! Боже ж ты мой! Я — отец! Девочка! Нунихуясебе! Я — папа!), я все равно не до конца еще осознавал эту перемену в моей жизни. Даже тогда, когда их привезли из роддома, и я, увидев это маленькое спящее чудо, взяв ее ручку только и смог, что ошеломленно сказать:

— Живая!

Даже тогда я еще не понял, что произошло.

Я понял это лишь спустя полтора года, когда гулял на улице с маленькой зайкой, она вдруг услышала звук проезжающей машины, испугалась и, с округлившимися от ужаса глазенками побежала ко мне, протянув свои маленькие ручки и крича:

— Папа, папа!

И я понял, что я действительно отец этого маленького чуда, и оно видит во мне именно папу и больше никого, и вот тогда мое сердце дрогнуло и мир перевернулся.

Вокруг кипела жизнь.

Кипела жизнь наша и нашего города.

Нашим городом я всегда называла только тот маленький, а вообще-то не очень маленький мир московской тусовки, мир клубов, ресторанов и людей, знающих себе цену, шествующих по жизни под девизом: «Добиться всего и получить от этой жизни максимальное удовольствие».

«Галерея», «Мост», «Шамбала», «Зима», «Цеппелин», «First» — в разной годовой последовательности, но пронизанные одинаковым ощущением праздника и прожиганием жизни на всю катушку — Москва все увереннее претендовала на достойное место в сообществе клубных столиц мира. Москва гуляла и гуляет так, как только может гулять истинно русская широкая натура, не признающая окружающей нищеты. Москва утопает в роскоши — где-то ночной и фанерной (привет сами знаете кому), а где-то в роскоши тщательно продуманной, дорогой и по-дневному интеллигентной.