Всегда настороже. Партизанская хроника - страница 8

стр.

Горнянчин принес из избушки клинья, пилу и отправился вслед за Ломом.

День тем временем разгулялся. На буках распускались почки, вокруг щебетали птицы. Лесорубы трудились без отдыха. Лом знал толк в работе. Топором он размахивал как игрушкой, а когда подрубал дерево, то загонял топор в ствол одним могучим ударом. И самые тяжелые бревна он складывал так, словно это были прутики. Танечек обчищал их, обрубал сучья. Лес гудел от удара топоров и треска крепкого дерева. Одуряюще пахло смолой.

К полудню они отложили инструменты в сторону и уселись на стволы поваленных деревьев. Танечек вытащил трубку, набил ее табаком из кисета и через минуту уже пускал дым колечками. Ломигнат скрутил толстую цигарку, послюнил ее и передал Горнянчину, а сам стал крутить вторую для себя. Так они сидели и покуривали. Неожиданно раскричалась сойка, и они увидели сквозь поросль, как по дороге вдоль ручья к ним едет Млечко. Не успел он подъехать, как с телеги соскочила грязная кудлатая собака и залаяла. Лом бросил в нее камнем.

— Ну что, приготовили мне кругляк? — спросил Млечко, хитро подмигивая.

Впрочем, подмигивал он не от хитрости. Рассказывали, что, когда он был еще младенцем, мать оставила его спать на солнце. От этого у него плохое зрение, вот он и моргает. И вообще, он какой-то неудачник, недотепа.

— Ишь чего захотел, — проворчал Танечек. — А может, скажешь, брус тебе подавай?

Млечко хихикал, подмаргивал, смотрел по сторонам. Тут подберет несколько сучьев — сгодятся на растопку, там бросит на воз охапку хвороста.

Коней Млечко пришлось подпрячь к приготовленным бревнам. Они подтащили их к лесоспуску. Потом Млечко подъехал к бревнам снизу, и лесорубы так нагрузили ему телегу, что она даже прогнулась.

— Ну а где ж остальные возчики? — крикнул Горнянчин.

— Должны бы уже приехать, — ответил Млечко, въезжая в заросли.

Предусмотрительный Танечек заглянул в избушку. Вернувшись, сказал:

— С ним надо держать ухо востро — того гляди, что-нибудь стащит.

— Да, просто беда, — вздохнул Янек Горнянчин. — Цыпленок и тот гребет к себе, а в наше время люди только и стараются загрести побольше. Никто ведь не знает, что будет завтра.

И он рассказал им про Мику Сурына. А потом и про доктора Мезуланика, как тот пришел к нему и произносил речи.

— Еще бы, — фыркнул Ломигнат, — языком болтать легче, чем работать.

— Скажите, люди добрые, — воскликнул Горнянчин, — как же их не мучит совесть, как они могут наживаться на чужом горе?!

— У кого ты ищешь совесть! — разозлился Лом. — Это же родные братья немецких коршунов. Изничтожить бы все это ненасытное племя!

— Не греши, человече, — серьезно произнес Танечек. — Разве тебя не учили заповеди «не убий»?

Ведь это-то и разделяло их, старых друзей. Лом, как и многие в липтальской округе, был евангелистом, а Танечек — сектантом-старовером, каких в горах немало.

— Какое племя ты хочешь извести? — не успокаивался Танечек. — Человеческое? Но сам ведь ты тоже принадлежишь к нему! Вспомни, как Иона просил мореплавателей во время бури: «Возьмите и бросьте меня в море, и оно утихнет. Я виноват в том, что оно так разбушевалось…»

— Смотри как он ловко все повернул, — обратился Лом к Янеку. — Эти слова относятся к вам, ибо вы искажаете истину и совращаете людей…

— Загляни в себя поглубже, дабы познать истину! — парировал Танечек.

— Что ты проповедуешь? Хочешь увести паству из одной овчарни и завести в другую?

— Мы никого не уводим, ибо не терпим овчарен, — возразил старовер. — Но мы восстаем против мракобесия церкви.

— Разве не нас, евангелистов, называли католики зловредным семенем и хотели извести? — злился Лом. — И наконец, разве не мы противились этим черным воронам-иезуитам, которые портят народ, проповедуют смирение?

Горнянчину пришлось их успокаивать и мирить. Он знал, что спорам этим нет конца, такие уж тут, в горах, живут люди — любят задумываться и рассуждать; они живут среди нетронутой природы, как велел бог, и размышляют о жизни мирской и загробной.

— Чего доброго, еще сделают из нас аббатов, — уже добродушно ворчал Лом. — Как-то повстречал я этих черных ворон во Всетине: подолом землю подметают, подпоясаны веревками, а вообще мужики что надо.