Всего лишь чаевые - страница 13
Как по сигналу, мой предательский член решает снова ожить и, пока я смотрю, как она спит с легкой улыбкой на нежных губах, все сильней набухает в моих домашних штанах. Ее длинные, загорелые ноги запутались в моих простынях. Она выглядит в моей спальне настолько уместно, что я уже не могу вспомнить, как здесь было без нее.
Мне срочно нужно вставить свой член в одну из ее дырочек — на самом деле, в любую, я совершенно не привередлив, — и будь на ее месте другая, я бы уже разбудил ее и сообщил, что снова готов, но с Реджи я так не могу. Она заслуживает лучшего.
Я сажусь на край кровати и смотрю, как она мягко посапывает. Оказывается, Реджи из тех, кто разговаривает во сне, что кажется мне раздражающим и даже немного пугающим.
Точнее, казалось. В прошедшем времени. Потому что бормотание Реджи не пугающе, а очень мило.
— Я… м-м… — С закрытыми глазами она ворочается среди моих наглаженных простыней. — Ton chien a fait pipi sur moi.
Ваша собака пописала на меня.
— Non, cela n’a pas de noix en elle.
Нет, в нем нет орехов.
Она начинает метаться, мотать из стороны в сторону головой и бормотать имя своего отца, и тогда я проскальзываю в кровать и, обняв ее со спины, прижимаюсь губами к ее волосам. Повторяю: я обнимаюсь с девушкой, с которой у меня еще не было секса. Пристрелите меня. Я уже не мужик. Что со мною случилось?
Сам не заметив, я засыпаю и просыпаюсь через пару часов. На часах уже ночь. Комнату освещает лишь свет фонаря, который, проникая сквозь средневековые окна с витражными стеклами, окрашивает в разные цвета простыни. По моему телу движется вниз что-то влажное и горячее. Оно тянет мой член, пробуждая его, после чего начинает подниматься к груди.
— Реджи? — неуверенно говорю я, приоткрывая один глаз.
Полностью обнаженная, она сидит на мне верхом, зажав мою талию между бедер. Ее грудь, достойная поэмы в стихах, чуть подпрыгивает в такт ее рваным вдохам.
— Пришло время расплаты, — хрипло произносит она, выглядя словно сексуальная женщина-Терминатор.
С любой другой я бы вызвал полицию и до их приезда привязал бы ее к столбику кровати.
Но волей-неволей я начинаю осознавать, что эта женщина может делать буквально все, что захочет, и я буду потворствовать ей.
— Конкретизируй.
Я хочу взяться за ее задницу и усадить себе на лицо, но обнаруживаю, что, пока я спал, Реджи привязала меня к спинке кровати.
Ни. Черта. Себе.
Я тяну запястья и, повернув голову, щурюсь, пытаясь понять, что Реджи использовала. Мои шнурки. У меня не хватает смелости сообщить ей, что они стоят как вся ее вчерашняя одежда, так что я снова поворачиваюсь к ней лицом и придаю ему невозмутимое выражение. Снова пошевелив руками, понимаю, что она привязала меня недостаточно крепко, но решаю не рушить ее милое заблуждение в том, что я полностью обездвижен.
— Пришло время тебе доставить мне удовольствие, — говорит Реджи со своим странным английским акцентом. Наверное, она думает, что звучит роскошно и по-королевски, но на самом деле больше похожа на пьяную кокни с заплетающимся языком.
И все же я нахожу ее сумасшедшинку раздражающе сексуальной.
— Вперед. — Я бросаю ей вызов, сверкая волчьей улыбкой, которую она замечает даже несмотря на тусклое освещение.
Ее глаза вспыхивают в темноте, и она проворно взбирается по мне и располагается у меня на лице. Я прижимаюсь к ней носом, провожу по ее щелке языком — полусонный, но уже полностью возбужденный. Она прекрасна на вкус. Такая сладкая, свежая.
— Боже… — Я со стоном втягиваю ее клитор в рот и начинаю сосать. Она подается вперед и, громко постанывая, упирается в стену. — Неужели ты можешь быть еще более идеальной?
— Быстрее.
Она игнорирует мой комплимент, бесстыдно объезжая мое лицо. Я не могу сдержать улыбку. Что же мне делать с этой маленькой проказницей?
Женись на ней, предлагает мой безумный внутренний голос. Одна только реакция твоей сестры будет стоить той головной боли, которую ты получишь, аннулируя брак.
Я продолжаю вылизывать и посасывать ее клитор, а она продолжает стонать и просить дать ей еще, еще и еще. Я еле сдерживаюсь, чтобы не развязать хлипкие шнурки, схватить ее за задницу и полностью насадить себе на лицо, чтобы погрузить свой язык в ее естество еще глубже.