Всего лишь чаевые - страница 18

— Надеюсь, мы дали тебе чуть-чуть поспать ночью, — бормочу я, обращаясь к белке.

— Когда начались крики, я отключил свой слуховой аппарат.

Я чуть не опрокидываюсь в кресле.

— Какого черта?

Смотрю на белку — та выронила орех и прыгнула через перила на балкон соседней квартиры.

Увидев на нем старика, читающего газету с сигаретой в руке, я испытываю облегчение и смущение одновременно. Облегчение от понимания, что белки все-таки не разговаривают, и я не сошла с ума, а смущение — от того, что я, оказывается, кричала действительно громко.

В свою защиту могу сказать, что я давненько не услаждала так свою плоть. Плюс Гораций на удивление умелый любовник.

— Рад, что вы живы и здоровы. Если быть откровенным, то я немного переживал. Мне нравится Гораций, но он немного чудаковат, и я опасался худшего. Только не говорите об этом ему. Он чувствительный парень, и мне бы не хотелось обидеть его.

Старик опускает газету, и я вижу его седые тонкие волосы и глаза за стеклами очков.

Глаза синего цвета с золотыми крапинками. Пока я вглядываюсь в них, с моего лица сходит вся краска. Он выглядит так, будто я использовала фильтр из снэпчата, которое превращает тебя в мужчину и одновременно старит лицо.

— Отец?

Глава 6

Гораций

Главное помнить, что ее не убили.

Есть абсолютно логичное объяснение, почему Реджи не явилась сегодня на смену и в данный момент не берет трубку.

Уверен, потом мы будем смеяться, вспоминая все это.

Возможно, она опустошает мою кредитку, совершая, как в фильме «Красотка», покупки в дорогих бутиках, откуда раньше ее выгоняли.

Возможно, она помогает другу в беде.

Возможно, она ушла в прачечную, потому что на нее постоянно писают собаки.

Возможно, она звонит по телефону семье и сообщает о своей… внезапной типа-помолвке.

Возможно, из-за сей новости кого-то из ее родственников хватил удар.

Господи, это не самое лучшее начало отношений.

С телефоном, прижатым к уху, я бегом возвращаюсь домой. Потихоньку теряю рассудок из-за того, что не говорил с ней весь день, и начинаю составлять в уме список людей, которых могу расспросить о ней.

Австралийка.

Грубый французский шеф-повар, который выглядит как ожившее дело о сексуальном домогательстве на работе.

И все.

Добираюсь до дома за рекордно короткое время и, перепрыгивая через ступеньки, поднимаюсь по лестнице. Я не в том состоянии, чтобы ждать — в том числе лифт. Мое сердце чуть не выпрыгивает из груди, и я снова мысленно влепляю себе пощечину и даю по яйцам за то, что так быстро к ней привязался.

Я распахиваю дверь в свою квартиру — она не заперта, замечаю я со смесью ужаса и облегчения — и резко останавливаюсь на месте.

На террасе сидят двое. Гостиная плавно переходит в широкий балкон, и стеклянная дверь открыта, поэтому их нельзя не заметить.

Реджи сидит на деревянном полу, подвернув под себя ноги, и не моргая смотрит на моего соседа Пьера Карона — того, что с болезнью Паркинсона, и которому я помогаю по выходным. Точней, леплю вазы, пока он выкрикивает указания. Сидя в кресле, он держится за свою трость трясущимися руками, перевязанными слоями бинта, и я задаюсь вопросом, не упал ли он снова.

Я не издаю ни звука.

Стою очень тихо.

Все это получается непроизвольно. Я просто зачарован тем, как они разговаривают друг с другом, так тихо, но со стороны все равно видно, что в воздухе вокруг них звенит что-то очень важное. Кажется, что если вытянуть между ними руку, то воздух порежет ее своим напряжением и теплом.

— Я до сих пор не могу в это поверить, — шепчет Реджи, стирая одинокую слезинку с лица. Она сидит очень прямо, ее голос охрип, и я чувствую за нее невероятную гордость, хоть и не понимаю, что происходит. Почему они разговаривают так интимно и близко, словно всего остального мира не существует? — Каковы были шансы… Что мы встретимся именно так и сейчас? Словно все… я не знаю. Словно все это сон.

— Я хотел написать тебе. Как-то связаться с тобой. Много раз, — очень серьезно говорит Пьер, потирая подбородок. — Я мечтал о встрече с тобой. Представлял, как ты приезжаешь на лето в Париж, и мы болтаем с тобой до рассвета. Я так люблю тебя и твою мать, Реджина. Люблю до сих пор. Но именно потому я и молчал, даже когда подозревал, что смогу снова воссоединиться с тобой.