«Всех убиенных помяни, Россия…» - страница 14

Придут другие. Они не вспомнят

Ни боли нашей, ни потерь,

В уюты наши девичьих комнат

Толкнут испуганную дверь.

Им будут чужды немые строки

Наивных выцветших страниц,

Обоев пыльных рисунок строгий,

Безмолвный ряд забытых лиц.

Иному Богу, иной невесте

Моленье будет свершено.

И им не скажет никто: отвесьте

Поклон умолкнувшим давно…

Слепое время сотрет скрижали

Годов безумных и минут,

И в дряхлом кресле, где мы рыдали,

Другие — песни запоют…

Вот ты уснул. Тибет родной,

Изрытый желтыми пустынями,

Заголубел под снами синими.

Ты спишь в шатре, и мир иной

Тебя влечет: в немолчном шелесте,

В снегу танцующие дни,

Зигзаги улиц, гул, огни, —

Такой исполненные прелести

Для глаз доверчивых, — толпа,

Нестынущая, непрестанная,

И белых женщин ласка пряная,

И белой ночи ворожба…

И ты, опять глазами сонными

Увидев пыль, утесы, мох,

Пред ликом Будды горький вздох

Глушишь напрасными поклонами…

Так мнится мне. И я с тоской,

Тебе приснившийся ликующим,

По дням, над безднами танцующим,

Иду, ненужный и слепой.

И каждый раз, когда обидою,

Как струны, мысли зазвенят, —

Тебе, пастух тибетских стад,

Тебе мучительно завидую!

Приди. Возьми всю эту ложь

Самовлюбленности упадочной.

Ее ни умной, ни загадочной

Ты, разгадав, не назовешь.

Приди! Все блага, все, что знаем мы,

Все, чем живем, — я отдаю

За детскость мудрую твою,

За мир пустынь недосягаемый,

За песни девушек простых,

Цветущих на полянах Азии,

За тихий плеск твоей фантазии

И крики буйволов твоих…

Птичка кроткая и нежная,

Приголубь меня!

Слышишь — скачет жизнь мятежная, Захлестав коня.

Брызжут ветры под копытами,

Грива — в злых дождях…

Мне ли пальцами разбитыми Сбросить цепкий страх?

Слышишь — жизнь разбойным хохотом Режет тишь в ночи.

Я к земле придавлен грохотом,

А в земле — мечи.

Все безумней жизнь мятежная,

Ближе храп коня…

Птичка кроткая и нежная,

Приголубь меня!..

Какая ранящая нега

Была в любви твоей… была!

Январский день в меха из снега

Крутые кутал купола.

Над полем с ледяным амвоном —

В амвоне плавала заря —

Колокола кадили звоном,

Как ладаном из хрусталя.

Ты с нежностью неповторимой

Мне жала руки каждый раз,

Когда клубился ладан мимо,

Хрусталь клубился мимо нас.

Восторженно рыдал о Боге,

Об Иоанне хор. Плыли

По бриллиантовой дороге

Звенящих троек корабли.

Взрывая пыль над снежным мехом,

Струили залпы сизый дым,

И каждый раз стозвучным эхом

Толпа рукоплескала им,

И каждый раз рыдали в хоре,

И вздрагивало каждый раз

Слегка прищуренное море

Твоих необычайных глаз…

В больном чаду последней встречи

Вошла ты в опустевший дом,

Укутав зябнущие плечи

Зеленым шелковым платком.

Вошла. О кованые двери

Так глухо звякнуло кольцо.

Так глухо… Сразу все потери

Твое овеяли лицо.

Вечерний луч смеялся ало,

Бессвязно пели на реке.

Ты на колени тихо стала

В зеленом шелковом платке.

Был твой поклон глубок и страшен

И так мучительна мольба,

Как будто там, у райских башен,

О мертвых плакала труба.

И в книге слез, пером незримым

Отметил летописец Бог,

Что навсегда забыт любимым

Зеленый шелковый платок.[30]

Что мне день безумный? Что мне

Ночь, идущая в бреду?

Я точу в каменоломне

Слово к скорому суду.

Слово, выжженное кровью,

Раскаленное слезой,

Я острю, как дань сыновью

Матери полуживой.

Божий суд придет. Ношу

 Сняв с шатающихся плеч,

Я в лицо вам гневно брошу

Слова каменного меч:

«Разве мы солгали? Разве

Счастье дали вы? Не вы ль

На земле, как в гнойной язве,

Трупную взрастили быль?

Русь была огромным чудом.

Стали вы, — и вот она,

Кровью, голодом и блудом

Прокаженная страна.

Истекая черной пеной

Стынет мир. Мы все мертвы.

Всех убили тьмой растленной

Трижды проклятые вы!»

Божий суд придет. Бичами

Молний ударяя в медь,

Ангел огненный над вами