«Всех убиенных помяни, Россия…» - страница 16

Блажен познавший жизнь такую

И не убивший жизнь в себе…

Я так устал тебя былую

Искать в теперешней тебе.

Прощай. Господь поможет сладить

Мне с безутешной думой той,

Что я был изгнан правды ради

И краем отчим, и тобой.

На дни распятые не сетуй:

И ты ведь бредила — распни!

А я пойду искать по свету

Лелеющих иные дни,

Взыскующих иного хлеба

За ласки девичьи свои…

Как это все-таки нелепо —

Быть Чацким в горе от любви!

…Когда судьба из наших жизней

Пасьянс раскладывала зло,

Меня в проигранной отчизне

Глубоким солнцем замело.

Из карт, стасованных сурово

Для утомительной игры,

Я рядом с девушкой трефовой

Упал на крымские ковры.

В те ночи северного горя

Не знала южная земля,

Неповторимый запах моря,

Апрельских звезд и миндаля.

…Старинное очарованье

Поет, как памятный хорал,

Когда ты входишь в дымный зал,

Роняя медленно сиянье.

Так ходят девушки святые

На старых фресках. В темный пруд

Так звезды падают. Плывут

Так ночью лебеди немые.

И сердце, бьющееся тише,

Пугливей лоз прибрежных, ждет,

Что над тобой опять сверкнет

Прозрачный венчик в старой нише.

Когда мне говорят — Россия,

Я вижу далекие южные степи,

Где был я недавно воином белым

И где ныне в безвестных могилах

Отгорели мигающим светом

Наши жертвы вечерние — четверо братьев…

Когда говорят мне — Россия,

Я вижу глухой, незнакомый мне город.

В комнате бедной с погасшей лампой

Сидит, наклоняясь над дымной печуркой,

И плачет бесслезно так страшно, так быстро

Осиротевшая мама…

Когда говорят мне — Россия,

Я вижу окно деревянного флигеля,

Покрытого первым сверкающим снегом,

И в нем — Твой замученный, скованный взгляд Твой,

Который я вижу и тогда,

Когда не говорят мне — Россия…

Как близок этот день вчерашний:

Часовня, ветер, васильки

И ход коня вдоль пестрой пашни,

Вдоль долгой шахматной доски.

Течет густая струйка зерен

С лениво едущей арбы.

Косится вол на черный корень

Сожженной молнией вербы

И машет пыльными рогами.

Во ржи кричат перепела.

Как старый аист, млин[33] над нами

Устало поднял два крыла.

Вдали залаял пес кудлатый.

Клокочут куры на шестах.

Квадратным глазом смотрят хаты

Из-под соломенных папах.

Вся в смуглом солнце, как ржаная,

Как жаркая моя земля,

Смеется дивчина босая

У стонущего журавля…

С какою верой необъятной

Жилось и думалось тогда,

Что это солнце — незакатно,

Что эти хаты — навсегда.

Иногда мне бывает тихо.

Минуты плывут, как дым.

Сладко пахнет гречихой —

Или это пахнет былым?

Не знаю… Грустя бессильно,

Помню еще до сих пор:

На углу, у площади пыльной

Травою поросший двор.

Вечер. Над тетей Маней

Жужжит зеленый жук.

Внизу, в лиловом тумане, —

От лампы желтый круг.

А за кругом так непонятна —

«Взрослая» жизнь для меня:

Ученических платьев пятна,

Крики, смех, беготня.

Во что вы играли? В горелки?

Просто в молодость? В мяч?

Чей-то хохот, низкий и мелкий,

По травам прыгает вскачь.

Тенью широкой и длинной

Кто-то бежит у дверей.

Кто это — ты или Нина?

(Да святится память о ней!)

Сонно ем грушу и слышу

Говор: «Хочется пить…»

«Почему непременно Мишу?»

«Слушай, дай прикурить!»

А мне все равно. Курите.

Падаю в сонное дно…

Тетя, что там в корыте

Будто пищит? Все равно…

Дремлю и думаю: право,

Самое лучшее — спать.

Такая пустая забава —

В эти горелки играть…

А теперь я большой и «умный»,

И нет у меня никого.

Только слякоть да ветер шумный

Над тем, что давно мертво.

Плачу о мертвых, о Наде,

Бедненькой, милой сестре…

Боже, молю о пощаде…

За что Ты их сжег на костре?

Пусть мы стали пустыми и жалкими,

И в душе у нас осенью пахнет — приди!

Для Тебя я весенние знаю пути.

Я Тебя забросаю фиалками.

Я укутаю в счастье Тебя и сквозь дождь,

Сквозь туманы тропами незримыми

Пронесу над ветрами, над дымами

В тишину никогда не желтеющих рощ,

Разорву нетемнеющей просинью

Истомившие тучи и в зябкой груди

Растоплю незаходное солнце… Приди —

Я весенне люблю Тебя осенью…

Ты одна беспощадно утеряна,

Ты одна нестерпимо близка.

Долгой пыткой дорога измерена,