Всем смертям назло - страница 47

Шумилов не выгнал Мотю и ни одним словом не упомянул о происшедшем. И никогда маленький старичок не появлялся больше в нашем дворе.

Мы увидели его много месяцев спустя при обстоятельствах трагических.

Еще в те давние времена — теперь они казались просто золотым веком, — когда мы дружно жили над «Ампиром», мы любили повторять: эпоха торопит нас!

Ну, если тогда эпоха вежливо нас торопила, то теперь она просос нас погоняла.

Дело об убийстве в гостинице «Шато» было классическим делом уже уходящего периода: белогвардейцы, убийство сообщника, агенты «оттуда»... Но в нем были и элементы нового: враг стремился «осесть», всосаться в нашу систему, использовать все лазейки нэпа. Особенность этого периода и заключалась в том, что нэп иссякал, что экономический поединок решился не в его пользу.

Мы с Шумиловым не только вели уголовные дела, но искали в них характерные для времени конфликты. В докладных записках в губком и Верхсуд Шумилов доказывал на делах последних дней, что частный капитал уже не может «честно» соревноваться с нами, что он вынужден искать лазейки и находить их на путях преступных: добывать себе место под солнцем мошенничеством, взятками, подкупом советских хозяйственников с целью затормозить развитие того или другого производства в государственной промышленности. Все это вместе, в системе, закон называл «экономической контрреволюцией».

Долгие часы мы посвятили изучению загадочных дел, в которых можно было усмотреть следы «шайки доктора Ляховицера».

С некоторых пор главной нашей задачей было обнаружить следы таинственного сообщества, приносившего огромный вред народному хозяйству. Ляховицер был главой шайки фальшивомонетчиков. Выпуская в большом количестве советские червонцы, так хорошо сделанные, что они почти свободно обращались на рынке, банда Ляховицера, естественно, покушалась на полновесность советского рубля.

Это было серьезное дело, запутанное и разветвленное.

Впервые о банде стало известно из показаний одного из подручных Ляховицера, арестованного совсем по другому делу. Желая облегчить свою участь, человек открыл неизвестную до той поры страницу истории преступного мира.

Ляховицер, старик 70 лет, по прозвищу «доктор», по профессии гравер, имел еще в дореволюционные времена «специальность»: чеканку фальшивых денег. За это он в конце концов угодил в Сибирь. В годы революции Ляховицеру удалось вместе с политическими осужденными вернуться в Россию. На юге России он подобрал сообщников, разыскал уцелевших старых друзей, нашел новых — граверов, типографов, станочников, художников. Дело поставил на широкую ногу. Червонцы размножались машинным способом, строго по образцу.

Человек не мог назвать сообщников «доктора», потому что не знал никого по фамилиям. Он мог лишь описать наружность людей, дать их «словесный портрет».

Эти показания впервые и очень поверхностно коснулись тайны производства фальшивых денег.

Из архивов мы почерпнули сведения о профессиональном фальшивомонетчике, носившем много разных имен. Одним из них было: «доктор Ляховицер». Была и его фотография: представительный, тогда еще не очень старый брюнет в пенсне; были, конечно, и оттиски его пальцев. Но все это не давало ключа к решению задачи: «мастерская «доктора» беспрерывно меняла место своей «работы». То это был разрушенный с виду дом на окраине, в который тайно пробирались подручные «доктора». То подвал, снятый под сапожную мастерскую, где, действительно, день-деньской трудились, тачая сапоги, дюжие парни. То открывалась паштетная в самой людной части города, бойко шла торговля пирожками и пончиками, а хозяин, престарелый нэпман, слыл в финансовых органах самым добросовестным налогоплательщиком.

Но стоило ему поймать чей-то испытующий взгляд, заметить какую-то подозрительную фигуру, так или иначе ощутить какое-то нежелательное отношение к себе, и в одно прекрасное утро оказывался заколоченным подвал, где не покладая рук трудились лихие сапожники. На двери популярной паштетной обнаруживалась записка: «Закрыто ввиду отсутствия продуктов».

И кто его знает, где еще и под каким прикрытием возникает предприятие неуловимого «доктора»?