Встань над болью своей - страница 11
Затем дошла очередь и до меня.
Однажды во время перекура я подошел к группе бойцов, в центре которой что-то оживленно рассказывал Синькин. Он стоял спиной ко мне и, разгоряченный общим вниманием, не заметил, как изменились, посерьезнели лица его слушателей.
— Командир обязан, — продолжал уже давно, видимо, начатый рассказ Синькин, — учить личным примером. А наш Пацан? Только и знает, что ходит за нами следом, как пастух… Мы, извините, в полной выкладке, с вещмешками и противогазами ползаем, обливаясь потом, а он в тени посадки, в холодке прогуливается для аппетита. Нет! Ты мне сам покажи, как надо делать перебежки, как переползать, как окапываться. А так, заложив руки за спину, может каждый! — И Синькин моментально преобразился. Он заложил руки за спину, наклонил голову, как молодой бычок, приготовившийся бодаться, и, медленно, лениво выбрасывая ноги, пошел по кругу. Потом, не услышав привычного смеха, оглянулся, встретился со мной взглядом и оторопел.
— Продолжайте! Продолжайте! — сказал я. — У вас хорошо получается. Только для полного сходства заправьте портянку в сапог. А то она у вас опять вылезла, как панталоны у неопрятной дамочки…
Раздался приглушенный смех, но я тут же погасил его:
— Кончай курить! Сержант Коляда! Построить роту!
Я выскакиваю из кабинета комиссара.
В один прыжок, через четыре ступеньки, мимо оторопевшего часового я слетаю с крыльца штаба и прямо по лужам шагаю в расположение санчасти.
— Вот сволочь! — вслух думаю я. — Нажаловался, нагородил всякой чепухи! Да и комиссар тоже хорош!
Комиссар встретил меня подчеркнуто спокойно.
— Здравствуйте, — мягко, по-штатски сказал он. — Садитесь…
Я сел на грубо сколоченную табуретку и, все еще не понимая, чем вызван срочный вызов, оглянулся. Комиссар сидел напротив меня за стареньким письменным столом, заваленным газетами, книгами и брошюрами. Его массивная рыхлая фигура почти целиком загораживала маленькое оконце, за которым, касаясь рваными боками вершин деревьев, плыли черные тучи.
Кац несколько секунд всматривался в мое лицо, а затем ошарашил меня. Я ждал чего угодно, только не этого.
— Мы решили, — сказал Кац, — забрать из вашей роты бойца Синькина и перевести его в хозяйственный взвод…
— Зачем? — чувствуя, как в горле застревает ком обиды, спросил я.
— По двум причинам. Во-первых, Синькин не очень пригоден к строевой службе. А во-вторых, наблюдается… наблюдается, мягко говоря, ваше необъективное отношение к нему.
— В чем это выражается?
— Вы сами знаете, — голос комиссара по-прежнему звучал мягко. — Пристальное внимание, которое вы уделяете Синькину, не приносит пользы делу…
— Позвольте! — перебил я. — Имею я право как командир проводить индивидуальные занятия с отстающим бойцом? Имею или нет?
— Имеете, — согласился Кац. — Но в данном случае лучше…
— Нет, не лучше! — я вскочил на ноги. — Лучше, если оставить Синькина в моей роте и дать мне возможность обучить и воспитать его, сделать из этого огородного чучела что-то похожее на бойца. А вы… Вы подрываете мой авторитет!..
— Ишь ты! Какой горячий! — комиссар тоже понемногу начинал заводиться. — Хорохорится, как петух. Да ты сядь…
Я выпрямился, принял стойку «смирно» и, глядя прямо в глаза с набрякшими веками, отчеканил:
— Я вам не петух! И не официант из вашего ресторана. Я лейтенант Красной Армии…
— Хватит! — комиссар грузно поднялся со стула и недобро глянул на меня. — Вопрос о переводе Синькина я согласовал с комбатом. Значит, это приказ. Вам ясно?
— Ясно! — я вытянулся и старательно щелкнул каблуками. — Разрешите идти?
— Подождите!
Комиссар сел, снял пилотку и не торопясь вытер лысину. За окном шуршал дождь, в комнате было сыро, темно и душно. Кац сунул в карман носовой платок, подошел к двери и распахнул ее. И лишь после этого сказал:
— Я вызвал вас не для того, чтобы согласовывать с вами приказ о переводе Синькина. Приказы, как известно, не обсуждают. Я хотел, чтобы вы сделали выводы из случившегося…
А случилось вот что.
Я проводил занятия по тактике одиночного бойца и не спеша шел за ротой, развернутой в цепь. Мои «старички» с лопатами наперевес бежали, падали, вскакивали и снова бежали. Я поглядывал на часы с секундной стрелкой, заимствованные у сержанта Коляды, засекал время и изредка покрикивал: