Встречь солнца - страница 7

— Не стоит, пожалуй, а? — нерешительно возразил Григорий. — Неудобно…

— Разговорчики в строю! — весело прикрикнул Васька. — Неудобно штаны через голову надевать и еще кое-что. Хватит жаться, солдатики. Доставай хлеб да сало, а сала мало — выпьем молчком и закусим воротничком. По маленькой не повредит.

— Ну, разве что по маленькой, — неуверенно согласился Григорий. — Если товарищ не возражает, — он вопросительно поглядел на читающего пассажира.

— Какие могут быть возражения, — ответил за него Васька. — Товарищ может изучать классическую литературу на моем месте, а мы столик оккупируем.

— А может, товарищ к нам присоединится? — предложил Сергей.

— Спасибо. Я завтракал, — ответил тот и уступил место за столиком Ваське.

Сергей выдвинул из-под скамейки фанерный чемодан, достал оттуда две эмалирование кружки и завернутый в газету большой кусок сала, которым их снабдила на дорогу мать Григория. Васька надорвал уголок свертка и, довольный, захохотал, хлопнув себя по колену.

— Угадал ведь, а! Это ж, землячки, не закусь, а мечта поэта.

И привычным движением выбил из бутылки пробку.

— Хлеба вот нет только, — развел руками Григорий.

— Минуточку.

Васька встал и направился в другой конец вагона. Через минуту он вернулся с полбуханкой черного хлеба и стаканом.

— Пришлось у старушенции доплату за невыгодный обмен жилплощадью попросить.

Сергею стало неловко.

— Ей, может, самой нужен…

— Полный порядочек! Старушка сегодня уже питалась, а к обеду я ей убытки возмещу. Будь уверен, за Васей не пропадет. Начнем!

— Понемножку только, ладно? — сказал Григорий.

— Слушай, земляк, не смеши публику, — назидательно заметил Васька. — Пол-литра чистой водички, слегка разбавленной спиртом, на три таких лба — это же как слону дробина.

Он поставил стакан и две кружки вплотную друг к другу, с шиком опрокинул бутылку и одним круговым движением вылил ее содержимое сразу в три посудины…

— Вам про погоду или про общество? — Деловито осведомился Васька, когда Сергей и Григорий попросили его рассказать о Колыме. — Ежели про погоду, то я спеть могу: «Колыма, ты, Колыма, чудная планета — двенадцать месяцев зима, остальное — лето…» Не слыхали? Ничего, споете еще. Я, между прочим, по причине той погоды чуть-чуть дуба не врезал. Послал меня начальничек на участок, к разведчикам, потому как они уже трое суток без хлеба сидели.

При мне мешок с харчем, ну и человек один, в порядке личной охраны. Мало ли там кто по тайге шаландается. А я же с мешком… Морозюга под шестьдесят, аж туман стоит, потому как воздух от такой температурки в лед превращается. Ну, идем это мы, я впереди с торбой, а попутчик мой сзади. Идем, помалкиваем. Мороз такой, что не только толковать, а и дышать не хочется. Кругом тихо, словно ты не на земле вовсе, а под водой плывешь. Вдруг из-под самых моих ног как порханет куропатка. Ну, я не то чтобы испугался, а от неожиданности ка-ак сигану в сторону. И подвернул ногу. Да так, что и встать на нее не могу.

— Вывихнул? — сочувственно спросил Сергей.

— Вроде того. Припухли мы намертво. Я идти не могу, да и мешок при мне, за который я в ответе. А сопровождающий за меня отвечает головой. Вот и выходит, что мы одной веревкой связаны и друг без друга никуда. Берет тогда мой напарник шарф, связывает мне впереди руки в запястьях и набрасывает их себе через плечо. Так и двинулись мы дальше трехэтажной пирамидой: внизу солдат, на нем я, а на мне мешок. Только уже минут через пять чувствую, что ногам моим хана. Да и по спине мороз, как рашпилем, дерет. «Стой! — говорю. — Надо проверить, сколько у меня на ногах пальцев осталось». Сбросил он меня на снег, как куль — с мукой, стянул с меня валенки и сам разувается. «Ты что, — спрашиваю, — для легкости босиком решил идти?». А он: «Молчи, говорит, дурак. Лучше бы ты себе шею свернул, чем ногу». Поговорили мы с ним этак по душам, а он между тем влез в мои валенки, чтоб они согрелись, и давай мне ноги снегом растирать. Я, конечно, в крик: «Ты что, не знаешь, что у меня нога болит?!». А он пуще прежнего заработал.

Сделали мы этак еще привала три или четыре и, слышу, задышал мой земляк как наш паровоз. И мне невмоготу. Уже не только ноги, а и руки задубели. «Стой! — говорю. — Бросай меня к чертовой матери! Лучше я на снегу без всякой тряски околею». Он аж зубами заскрипел. «Молчи, — отвечает, — сволочь, терпи. Мне из-за тебя под суд идти никакого расчета нет, а если я сейчас присяду, то и сам уже шагу не сделаю».