Встреча с демоном - страница 5

Разумеется, от слов сих в комнате нашей свершилась на стоящая немая сцена. В центре ее стоял, разинув рот, подвижный обычно Богатырев — Субудуй-багатур, по величанию Вовы Ироника. А Максим Максимыч, Василий Петрович, хозяин кордона, и Иван Иванович — все милейшие люди — просто вытаращили глаза и онемели каждый в своей позе. Думается, не нужно объяснять состояние человека, представителя нашей космической эпохи, когда его ошарашат этим именем, да еще при полных атрибутах… Один Вова Ироник сиял весь, что называется, как свежий пряник. Он уже упивался происходящим, ничего лучшего для него и придумать, разумеется, нельзя было.

Скажу, кстати, что паренек этот определенно мне по душе. Умен не по годам, ершист, ироничен. Но главное — умен. Его неологизмы, такие как «живут куркульно», «ироник» даже для меня не лишены интереса. «Живут куркульно». Весьма неплохо поймано созвучие слов «культурно» и «куркуль», и они довольно удачно соединены по значению: «жить культурно» — не требует объяснений, а «жить куркулем» в разговорной речи обозначает жить сыто, замкнуто, несколько по-мещански. Действительно, видно, в наше время имеются такие люди, «живущие куркульно», — культурные, образованные, но живущие по-мещански… И «ироник», созданный по аналогии от слова «сатирик», видимо, весьма удачно отражает суть современных ироничных пареньков: до сатиры им далеко, а ирония — как раз по ним… Да, неологизмы эти весьма неплохи. Сам я, к сожалению, хотя и проработал всю жизнь над словом, хотя и постиг, считаю, тайны многих языков, но не придумал до сих пор ни одного нового слова…

Прошу прощения — отвлекся. Старческая болезнь.

Обозрел я, значит, воцарившуюся в комнате немую сцену, лихорадочно пытаясь осознать и разгадать всю нелепость происходящего, и тут меня озарило. Я понял (это тогда мне показалось, что понял), что весь маскарад сей с мужиком, с коляской, «Печориным», не что иное, как первая ласточка события в делом-то весьма заурядного: вслед за этими подъедут режиссеры, операторы, другие актеры, и начнутся съемки каких-либо эпизодов из «Героя нашего времени». Одно обстоятельство меня, правда, сразу же несколько смутило — как ни пытался я припомнить места действия в романе, которые хотя бы отдаленно напоминали этот охотничий озерный уголок, но так и не смог. Но как бы там ни было — разгадка была найдена, мне оставалось лишь включиться в этот маскарад, обещающий оживить нашу поскучневшую из-за дождей действительность.

— Так! — сказал я тоном распорядителя ресторана. — Страждущим да отыщется место. Сергей Сергеевич, и вы, Максим Максимыч, вынесите из своего «нумера» раскладушки в общую залу — освободите комнату для гостя. А потом внесите туда мою кровать. Мы с вами, Иван Иванович, выйдем встречать господина Печорина. Вы же, Василь Петрович, займитесь размещением кареты, коня и слуги барина.

Все подчинились мне не то, чтобы с охотой, а как-то автоматически. Никто еще не сообразил то, о чем догадался я, но до всех, видимо, дошло, что я разобрался в происходящем и что надо делать именно так, как сказано мной.

Приосанившись и сделав на лице чрезвычайно торжественную мину, я неторопливо пошел к дверям, чувствуя, как неуверенно тронулись за мной Иван Иванович и Василий Петрович. Перед нами грузно топал мужичина-ямщик. Полы разрезанного сзади почти до пояса намокшего кафтана его звучно хлопали по голенищам кирзовых, явно солдатского покроя, сапог.

Лесник распахнул ворота. Ямщик ввел подводу во двор. Да-да, именно подводу, ибо я не решаюсь называть то странное сооружение ни коляской, ни каретой. Сделана она была, пожалуй, даже изящно: тонкие высокие колеса и гнутые облучки напоминали старинной отделки тарантас, на который был довольно-таки нелепо пристроен верх из брезента, назначение которого оставалось весьма загадочным — от дождя он спасал едва ли. По крайней мере, когда мы подхватили пытающегося выбраться из подводы мужчину с бледным до синьки лицом и седоватыми усиками, потертая бурка на нем была мокрой насквозь. Худ был мужчина до неимоверности, точно то, что называется «одна кожа да кости», весил он, по всему, килограммов сорок, не больше, так что мы с Иваном Ивановичем легко внесли его за подмышки в реквизированный для него «нумер».