Встречный огонь - страница 2

— А… это ты, Бальжинима? Рановато… Случилось что-нибудь? Проходи давай. — Голос у него был хриплый спросонья.

Но Бальжинима не собирался переступать через порог.

— Дело такое, Банзар Бимбаевич, выйдите на минутку сюда. Надо срочно принимать меры. Огонь надвигается… — Он выпалил это скороговоркой и потянул председателя на крыльцо. Тот в одних трусах да в майке сошел с порога, тяжко проминая босыми ногами половицы в сенях.

— Ну, что там? Где? — нетерпеливо спросил председатель.

Лесничий усмехнулся: видно, с неохотой оставил председатель в постели свою Дариму.

— Смотрите, во-он куда огонь перебрасывается.

Бальжинима вытянул свою длинную руку в сторону сопок Чесаны, подножия которых время от времени освещались красными вспышками.

— Да-да, вижу. Скверное дело… — проговорил озабоченно председатель, втягивая теплый воздух, пахнувший гарью. Он круто вскинул голову и взъерошил свои густые волосы: — Ты у парторга был?

— Нет, Банзар Бимбаевич, не был. Сразу к вам.

С минуту они стояли молча. Потом председатель сказал:

— Вот что… Не будем терять время, поезжай к парторгу. Бригадиров тоже разбуди. Соберемся в правлении. Я сейчас приду…

Спускаясь с крыльца, Бальжинима услышал недовольный голос Даримы, но не разобрал, о чем она говорила. «Ишь ты, — подумал он, — давно ли командовала отарой, до света вставала на работу, а теперь нежится в постели. Как же? Стала женой председателя… Эх, Дарима, Дарима… Ничего ты не знаешь. Ведь Балбар приехал вчера…»

Бальжинима легко занес ногу в низко опущенное стремя, взгромоздился на своего пегого коня и поскакал по улице. Светало. Петухи уже горланили в каждом дворе.

Балбар приехал, никого не известив. Зачем сообщать о своем приезде? Если бы вернулся домой после долгих лет учения или из армии. А то… Незачем было поднимать шум. Он ведь знал, что земляки все равно не зайдут поздравить его с приездом. Разве лишь ненароком кто-нибудь откроет дверь в избу его матери Шарухи, увидит Балбара и скажет с улыбочкой: «Приехал?» А сам начнет прикидывать в уме: «Исправился или стал еще хуже?» Нет уж, кого проводили без почестей, того не встретят с бараньей головой[2] на блюде…

Так он размышлял, когда ехал еще в поезде. Потом на станции вышел из вагона, побродил у вокзала, но не стал садиться в переполненный автобус. Решил, что лучше добираться до улуса Ганги с попутной машиной. «Проголосовал» на перекрестке удачно, с первого раза повезло, и как только шофер остановил перед ним свой новенький МАЗ, он с кошачьей ловкостью запрыгнул в кузов. Сидел, прижавшись к широкой кабине. Сосны бежали по сторонам, косматые, с рыжими подпалинами. Там, откуда возвращался Балбар, не было сосен, он их давно не видел. И вообще там многого не было. Но думать об этом не хотелось.

У дорожных пикетов он невольно настораживался при виде милиционера, даже лицо прятал, как будто все еще был виноват перед кем-то, но, спохватившись, гордо вытягивал шею. Смотрел, как дробилось в обмелевших озерах солнце, как оно тускло поблескивало на пляшущих кустиках таволги, на сизой траве. Потом исчезло где-то за дымными сопками. Оттуда след его долго тянулся по краю неба. И все это было как во сне. Балбар с трудом сознавал, что приближается к дому.

Когда у поворота на Гангу водитель по его сигналу остановил машину, Балбар спрыгнул на землю и услышал лягушачий хор из болота. Уже надвигались сумерки. «Вот и все. Приехал», — сказал он себе, увидев знакомую дорогу, по которой прежде часто гонял верхом, громким пением оповещая улусных девчат о своем приближении. Теперь ему хотелось прийти домой никем не замеченным, и он был доволен, что приехал в такую пору.

Машина умчалась дальше по тракту, а Балбар, вскинув на плечи легкую котомку, в которой у него, кроме пары белья да бритвы с мыльницей, завернутых в полотенце, ничего не было, зашагал по направлению к улусу.

Шел он сначала бойко, напевая что-то, потом стал прислушиваться: со стороны берегового леса до него долетел голос кукушки. Балбар удивился ему, немного постоял, вдыхая полной грудью степной воздух, послушал и медленно двинулся дальше.