Вся моя жизнь - страница 6
ПОСВЯЩЕНИЕ(Моей матери)
Был странным сумраком пронизан,
Как сквозняком осенним, дом,
И страх, стекая по карнизам,
За серым исходил стеклом.
И только лиц знакомых пятна
Мне улыбались, уходя,
Шепча обрывки слов, невнятных
В тревожном шорохе дождя.
И я сказала плача: — Мама,
Не уходи; мне долго ждать. —
Поникли тени в тусклых рамах,
И маятник метнулся вспять.
А этим утром — исцеленье
От темных тягостных утрат.
На окнах розовые тени
Стадами солнечных ягнят.
А в горле песенка простая:
Ты не ушла. И птичья трель.
И белым голубем слетает
Письмо на смятую постель.
(Рига, сентябрь 1936 «Меч». 26.VI.1938)
Памяти моего отца
Ты ушел. Не откроются двери.
Тих и темен последний твой дом.
Неизведанных верст не измерить.
Не поведать о самом больном.
Не мечтать о немыслимой встрече
И принять неизбежность разлук.
Я не плачу. Не ляжет на плечи
Тень усталых и ласковых рук.
Но как сон к моему изголовью
Ты подходишь, по-новому тих,
И своею огромной любовью
Согреваешь как солнце мой стих.
«В халате белом. Глаз не отвести…»
В халате белом. Глаз не отвести
От рук, или от губ — не все равно ли? —
(И для меня настанет этот час.)
Не крикнуть, в холоде спокойных глаз
Читая приговор, незыблемый — до боли —
Все мысли преградив и все пути.
А эта комната (палата, кабинет)…
По-старому удушлив здесь порядок;
Как будто все — как было на земле.
Все так же воробьи судачат о тепле;
(Как странно: больше воробьев не надо!
Тепла и неба тоже больше нет.)
О, боль, о, удивленье без границ:
И я? Я — тоже? Тоже? — Неужели?
И жалости неистовый прилив —
К себе, к земле; но, руки опустив
(Они, как сердце, сразу опустели),
Все вдруг понять и пасть покорно ниц.
(1.5.1938. Рига)
ВЕСЕННЯЯ ТРЕВОГА
Как от берега, мысли отчалили,
Я в тревоге осталась одна.
Только ветер дышал опечаленно
В дождевую завесу окна.
Это — Муза Далекого Странствия
Покидала взволнованный дом.
Пробуждала заглохшие станции —
Как свирелью — томящим свистком.
Отправлялась в далекое плаванье,
Под томительный шепот весны,
Покидая угарные гавани,
Оставляя тревоги и сны.
И, меня заразившая песнею,
С первой птицей звенела она, —
Что на свете всех весен чудеснее,
Голубая земная весна.
Шестнадцатилетний
Жизнь распахнула дверь. Ты вышла на порог.
Как много пред тобой раскинулось дорог!
Как много времени в твоем большом краю.
Неси, как знамя, молодость свою!
Звенит душа и в двери льется свет.
Жизнь хороша. — Тебе шестнадцать лет.
К молодости («Мы об руку прошли кусок пути…»)
Мы об руку прошли кусок пути.
Теперь — недолго. Близок перекресток
Дай мудрость мне великую найти,
Чтобы проститься благостно и просто.
Так в день какой-нибудь в последний раз
В зеркальной глуби — может быть, весною, —
Ты улыбнешься и уйдешь из глаз,
Покинешь мир, пронизанный тобою.
И жизни ход, суровый и простой,
Вдруг станет ясен в суете весенней,
А ты уже проходишь стороной,
Как — из лесу — неведомое пенье.
Все так же рьян старинный соловей,
И под луной светла твоя дорога,
Но не теплей от песенки твоей,
Что жизни, может быть, еще осталось много.
Тебе, Латгалия («Каждый миг сохраню…»)
Каждый миг сохраню — улыбаясь сквозь слезы, —
Эта радость — как память — навеки со мной!
По болоту шутя разбежались березы,
Мочат белые ножки в траве росяной.
Где дорога полынью и липами дышит
Над взволнованным шелком текучего льна,
Вечерами — щекой опираясь на крышу —
Улыбается лежа большая луна.
Все запомню: и прялки старинной жужжанье,
И над тропками ведер размеренный скрип,
И в свежеющих тучах зарниц полыханье,
И за ивами — озера синий изгиб…
Потому что последнюю молодость жарко
Я с пахучим снопом обнимаю в полях,
Потому что совсем небывалым подарком
Стала здесь для меня золотая земля.
Лето («Охмелевшая летом, улыбкой встречает земля…»)
Охмелевшая летом, улыбкой встречает земля
Крыльев белых размах и глухой говорок с голубятен…
Это детство вернулось и звонко кричит на полях,
И смеется над окнами ворохом солнечных пятен.
На лугах наша радость большими цветами цветет.
И сплетается трелями птичье и девичье пенье.
Утонувшие в сини озерных колдующих вод,
Мы, под шепот берез, принимаем второе крещенье.
Слаще меда дурманного — дым золотистый ржаной.
Мы — как к жизни утерянной — к светлому краю причалим,