Вся жизнь - экспедиция - страница 17

«Пошли» — а каково было «пойти»?! Ведь «Красин» до того момента не плавал целых полтора года, он стоял в ленинградском порту с погашенными топками, с пустыми трюмами, на его борту насчитывалось лишь десятка два человек команды. Так было до получения приказа: «В поход!» Через 4 суток 7 часов 47 минут ледокол с командой почти в 140 человек (ее набрали по конкурсу с других судов), с заполненными углем и всевозможными припасами трюмами, с закрепленным на верхней палубе трехмоторным «юнкерсом» Чуковского под названием «Красный медведь» вышел в рейс.

Вероятно, ничего подобного не знала, да и по сей день не знает, история мореплавания. Ленинградские портовики, рабочие города, моряки и ученые, кладовщики и снабженцы восприняли задание Комитета помощи как боевое (в одной из телеграмм в Москву Самойлович так и сообщал, что «выход ледокола возможен при полном напряжении через три дня по получении боевого задания») и действовали словно в бою.

Рейс назывался спасательным и, разумеется, был таковым, но одновременно это был рейс в высокие широты, в ледовые моря, почти не посещавшиеся в ту пору исследовательскими экспедициями, и поэтому на борт «Красина» было доставлено из Института Севера разнообразное научное оборудование. Директор придирчиво проверил его и, выяснив, что не хватает каких-то гидрологических приборов, тотчас телеграфировал в Берлин, в советское торгпредство: «Срочно вышлите все самолетом в норвежский порт Берген, куда «Красин» зайдет по дороге».

Что же касается штата ученых на ледоколе, то самих ученых-то как раз почти и не было. Рудольф Лазаревич страстно хотел взять с собой полноценную научную группу и даже успел сформировать ее, однако перед самым выходом в море получил из Москвы строгое предписание: «Подтверждаю необходимость забрать 5 корреспондентов, сократив научный состав». Самойлович противился, пытался возражать. Естественно, он ничего не имел против журналистов, понимал необходимость участия прессы в арктических делах, тем более такого рода и значимости. В его книгах немало теплых слов в адрес трудолюбивых и любознательных корреспондентов газет, профессиональных писателей, но сейчас, в июне 1928 года, ему было дорого каждое место на борту, тем более что он мечтал максимально использовать предстоящий поход в интересах науки. Не получилось…

Да, штат ученых был до обидного мал: начальник экспедиции Самойлович, гидролог (он же метеоролог и геофизик) Владимир Александрович Березкин и географ Иван Маркелович Иванов. Приходится поражаться, как ухитрились они проделать в том рейсе столь серьезную и многоплановую работу! Каждую вынужденную остановку судна во льдах (а их было предостаточно) они использовали для производства комплекса океанографических и геофизических наблюдений. Там, где ледокол подходил к берегу, Самойлович стремился хотя бы ненадолго высадиться на землю, провести геологическую рекогносцировку. После одной такой экскурсии в дневнике директора Института Севера появилась запись о том, что в заливе Беверлисунн на Шпицбергене вполне реально начать добычу полевого шпата, нужно только предварительно уточнить условия навигации в тех совершенно неизученных водах, — горный инженер Самойлович оставался верен себе!

Ранним утром 16 июня 1928 года «Красин» вышел в рейс. В тот момент у начальника экспедиции еще не было каюты, он, по собственному признанию, «не хотел нарушать порядок размещения членов экипажа на судне и ждал своей очереди». А дождавшись, Самойлович получил «роскошную» каюту под капитанским мостиком, которая, конечно, не могла идти ни в какое сравнение с тем «гробом» на «Эльдинге», где ему приходилось жить целыми месяцами. Однако корреспондент «Юманите», посетивший «Красин» уже после спасения итальянцев, описывал эту каюту без большого восторга, добавляя, что вся она завалена картами, навигационными инструментами, разными приборами: «Карты были испещрены расчетами, на столе лежали английские и шведские статьи и книги по режиму северных морей».

Лежала на столе начальника и книга замечательного русского океанографа и флотоводца адмирала Степана Осиповича Макарова ««Ермак» во льдах». Опыт полярных плаваний «Ермака», первого в мире мощного ледокола, старшего брата «Красина», совершенных под командованием Макарова на рубеже XIX и XX веков, сослужил добрую службу экспедиции 1928 года. Весь поход «Красина» строился и протекал на строго научной основе. Четкий анализ ветров, течений, дрейфа ледяных полей, который базировался на регулярных наблюдениях с борта ледокола, позволял прокладывать наиболее верный и безопасный путь ко льдине с «Красной палаткой». А во время краткого захода в один норвежский порт по пути на Шпицберген профессор Самойлович жадно расспрашивал двух американских пилотов, незадолго до того пролетевших над Центральной Арктикой, — его интересовали мельчайшие детали ледовой обстановки к северу от Шпицбергена, то, что наверняка могло пригодиться в ходе предстоящих поисков.