Второй год войны - страница 4

Алеша не понял: при чем тут бригадир? А мать поддержала Тамару:

— Николай Иванович говорит: пропали — и пропали, не наша вина!..

Алеша вспыхнул:

— Он потому так говорит, что сам виноват!

— Да уж, — подтвердила Тамара, — для него чужое добро, что худое ведро — выбросить не жалко! Сроду таким был.

Выходило по всем статьям, что старик Павлов — плохой человек и потому Алеша вроде не виноват ни в чем. Но он-то знал, что виноват, и всё тут!..

Наскоро позавтракав, он ушел к речке.

Антонов и на этот раз выбрал хорошее место для стоянки: в стороне от дороги, с невытоптанной травой, водопой рядом. Вдоль берега неширокой речки тянулись зыбкие барханчики ослепительно белого песка. Кругом стояла тишина, не видно было ни души. Алексей шел босиком по прохладному еще с ночи песку и думал о том, что нынешняя эвакуация уже вторая в его жизни. В июле прошлого года он с матерью выбирался под бомбами из пограничного городка на Днестре. Потом их везли десять дней на восток. Остановились на маленькой железнодорожной станции в Сталинградской области — отсюда эвакуированных направили в казачьи хутора и станицы на Хопре. От войны их отделяло огромное пространство земли, тысячи сел и городов. Не верилось, что все это может захватить враг. Но летом нынешнего года война докатилась и до Сталинградской области. Правление колхоза решило переправить скот за Волгу, — так Алеша с матерью снова оказался среди эвакуированных…

Он шел вдоль речки, надеясь, что где-нибудь здесь сидит с удочками Степка, но Степки не нашел и решил искупаться. Несколько раз окунулся, только купаться одному было неинтересно. Алеша оделся и вернулся к стану. Еще издали он заметил какую-то тревогу: к повозкам гнали скот, укладывали вещи, запрягали лошадей. Громко плакал брошенный среди узлов годовалый малыш Сомовой, а сама Евдокия, вся растрепанная, с выбившимися из-под платка волосами, возилась с хомутом, одновременно прикрикнув на старшего, четырехлетнего сына:

— Санька, ирод окаянный, лезь скорей в телегу, уйми дите!..

Лица у всех были встревоженны, и даже воздух, до сих пор такой теплый и ласковый, казался пронизанным тревогой: бригадир привез распоряжение немедленно двигаться к районному центру, переправляться через Волгу. Антонов лично слышал сводку Совинформбюро, в которой говорилось, что наши войска ведут бои у Сталинграда.

До Волги было больше ста километров, и это расстояние бригада прошла за четыре дня и четыре ночи. Утром пятого дня они въехали на пыльную окраину города. Впереди, как обычно, гнали скот, повозки двигались сзади. Колеса вязли в песчаной дороге, и весь обоз медленно приближался к невидимой пока реке. Но вот спереди донесся чей-то голос:

— Волга!

Алексей выехал вперед и остановился на крутом берегу. Перед ним раскинулась широкая река, посреди нее тянулся длинный, поросший зеленью островок. Вдали — ему показалось, почти у самого горизонта, — виднелся низкий левый берег Волги. Вся река напоминала живое существо, такая сила чувствовалась в быстротекущей воде. Вниз и вверх шли катера, тянули баржи — Алеша насчитал их штук шесть.

У кромки воды стоял у причала буксир с паромом. Тут же на берегу выстроились в два ряда машины, телеги. Неподалеку высились прикрытые брезентом штабеля зеленых ящиков, возле них сновали красноармейцы.

Озабоченный, Антонов заторопился вниз к переправе. Кто-то принес уже известие, что на переправе люди неделями ждут очереди, чтобы попасть на другой берег, а немец бомбит каждый день…

Алеша подъехал к своей повозке, привязал к ней Лыска. Мать сказала с тревогой:

— Одного я, Леша, боюсь: как бы они не налетели!..

В памяти у Алеши на миг возникло воспоминание о пылающей крыше Дома культуры, клубы дыма над нефтехранилищем и рев самолетов с крестами, которые не спеша плыли над их городком… Он с усилием отогнал от себя это видение и постарался успокоить мать:

— Да нет, не похоже.

Неподалеку, на телеграфном столбе, он заметил наклеенную листовку. Подошел поближе и прочитал:

Назад ни шагу! Дело чести

Исполнить боевой приказ!

Тому, кто струсит, смерть на месте!

Не место трусу среди нас!