Второй год войны - страница 5
В это время внизу, на дороге показался бригадир. Лицо его покраснело от напряжения, он тяжело дышал.
— Гоните скот! — крикнул он, переводя дыхание. — Будем переправляться!
Все зашевелились, гонщицы торопливо погнали стадо к спуску. Узкая дорога, петляя, круто падала к реке. Несмотря на тормоза из палок и проволоки, повозки неудержимо стремились вниз, толкали передками лошадей. А навстречу, надсадно звеня моторами, поднимались грузовые автомобили. Алеша, сидя на телеге, изо всех сил натягивал вожжи. Мать шла сбоку, держа лошадей под уздцы.
Когда они наконец оказались у воды, Алеша перевел дыхание, выпустил вожжи из рук и вытер мокрое лицо. И неожиданно услышал жуткий, пронизывающий душу вой сирены пикировавшего немецкого бомбардировщика. Не помня себя, Алеша слетел с повозки, распластался на прибрежной гальке. Вой приближался, наваливался на плечи, вдавливал в землю. Когда раздался оглушительный взрыв, лошади рванули с места, но мать удержала их.
Сразу вслед за взрывом спешно стали стрелять зенитки. Фашистский самолет, выйдя из пике, медленно удалялся. А потом наступила тишина. И в этой тишине все враз заговорили, заскрипели телеги, замычали коровы. Только тогда Алеша поднялся и увидел, что мать стоит рядом, не выпуская из рук повода. Что-то дрогнуло у Алеши в груди, но он промолчал, не сказал ничего.
Самолет сбросил две бомбы. К счастью, одна не взорвалась, а вторая не попала в переправу, и всем стало казаться, что самое страшное уже позади.
Спустя несколько минут началась погрузка. Коров загнали на паром без труда, но лошади никак не хотели вступать на шаткие сходни. Особенно волновался жеребец Турман. Он храпел, косил глазом, несколько раз порывался вернуться на берег сквозь цепь гонщиков. С трудом удалось загнать его на паром, однако он и там неспокойно перебирал ногами, держал уши настороже и храпел, косясь на воду за бортом. Антонов упрекнул неизвестно кого:
— Ну что ж вы? Не могли на него уздечку накинуть, привязать!
На паром завели повозки. Кроме бригады Антонова погрузились еще какие-то телеги, стало тесно, негде повернуться. Убрали трап. Все враз почувствовали себя оторванными от берега, тревожно ожидали отправления. Застучал мотор буксира, и паром стал отдаляться от берега. Совсем рядом за низким бортом шлепала волжская волна.
Паром уже отделяла от берега широкая полоса воды, как вдруг Турман взвился вверх, перепрыгнул через борт и тяжело плюхнулся в воду. Кто-то вскрикнул, кто-то бросился к борту. Алеша вскочил на телегу. Он видел, что Турман плывет к берегу и расстояние между ним и паромом все увеличивается. И тогда Алеша схватил уздечку и, не раздумывая, тоже прыгнул в реку.
Стремительное течение враз подхватило его, к тому же уздечка мешала плыть, и он с внезапной тревогой понял, что до берега совсем не близко. Но Алеша знал, что доплывет. Он видел впереди себя, чуть левее, Турмана: тот уже выходил из воды неподалеку от сложенных под брезентом ящиков. Несколько бойцов готовились поймать его.
Алеша с трудом двигал руками, преодолевая течение. Наконец почувствовал под ногами дно, встал и побрел к берегу. Мокрая одежда липла к телу, ноги у него дрожали то ли от усталости, то ли от волнения. Навстречу ему спешил пожилой боец, с рыжими усами, в выгоревшей добела гимнастерке.
— Жив, малый? — спросил он.
— Жив, — с трудом шевеля губами, ответил Алеша.
— Еще немного — не выбраться бы тебе: там течение — не дай бог какое!.. Жеребец твой, что ли?
— Наш. Колхозный.
Вместе они подошли к группе красноармейцев, которые успели набросить на Турмана уздечку. Мокрая шерсть на жеребце лоснилась, он то и дело порывался встать на дыбы.
— Вот зверь! — восхищенно произнес коренастый молодой боец.
Его простодушные голубые глаза остановились на Алексее.
— Хороша скотинка! Возить будет ящики — любо-дорого!
Алеша испугался: выходит, ему не хотят отдать Турмана?.. Но рыжеусый красноармеец подошел к Турману, взял у молодого бойца повод и передал Алеше. Осуждающе проворчал:
— Дурья твоя башка — ящики возить на таком жеребце! Загубишь животное — вот и вся польза!..