Второй Шанс - страница 14

Я засыпал, постепенно теряя нить рассуждения, а чёткие мысли сменялись причудливыми переплетениями моих впечатлений с картинами из памяти Аянами. Последняя мысль, которую я успел запомнить была крайне странной: «Я, переживший войну и свихнувшийся до самоубийства, адекватнее всех живых НЕРВ-овцев». После этого долгожданная тьма поглотила меня…

Аянами Рей никак не могла уснуть: раны болели, сковывая движения и не давая возможности принять удобную позу. Хоть девушка и привыкла к боли, она однозначно мешала нормально спать. Но кроме страданий было ещё кое-что, тревожащее её разум — растерянность. За всю её жизнь никогда и никто не вёл себя с ней так, как Икари Синдзи. Она понимала, что это ради неё он пилотировал Еву, рискуя собой. Но после этого он не наказал её за слабость, а позаботился о ней. Ему было наплевать на её происхождение — Синдзи непринужденно общался с ней, как если бы она была обычной девушкой. Но ведь Командующий говорил, что никто не примет её природу, что люди боятся чудовищ, боятся того, что они не в силах осознать.

Гендо много рассказывал ей о её создании, о том, чем она отличается от обычных людей, и для чего её создали. Иногда к ней приходили откровения от чего-то, что было глубоко внутри неё: пугающее, но при этом родное. Неужели и это не пугает нового пилота, раз он вот так просто общается с ней? Тогда, получается, что Командующий Икари и правда ошибается? Неужели есть кто-то, кто способен не испытывать к ней отвращения и при этом понимать её? А может он тоже такой, как и сама она? Хотя Аянами никогда не помнила, чтобы в комнате воскрешения был кто-то, кроме доктора Акаги, полковника Фуюцуки и самого Икари Гендо. Ей дважды меняли тело: когда Наоко задушила её после приказа Командующего Аянами обозвать женщину ненужной бесполезной старухой и после экспериментов на способность её организма переносить повреждения. Значит, пилот Икари не похож на неё. Но почему она чувствует тягу к нему? Неужели боль от старых ран, экспериментов и одиночества, которые постепенно стирали её волю к жизни, убивали чувства и разъедали эмоции не до конца превратили её в инструмент для исполнения воли создателя? Решив, что ей нужно во всём разобраться, Рей начала вспоминать…

Всё её существование было подчинено одной цели: умереть так, как хочет Гендо. Её сны были полны кошмаров, лицо стало бесстрастной маской, забывая как это — улыбаться. Сначала она задумывалась: «а правильно ли так жить?», и пыталась найти ответ на этот вопрос, но Рей почти ничего не знала об окружающем мире. Её научили только говорить, читать, писать и считать. Всё остальное она узнала из книг, которые изредка брала в библиотеке NERV, когда у неё были силы и возможность туда дойти. Но в большинстве своём там лежали либо узкоспециализированные труды учёных, либо базарное чтиво — любимое развлечение уборщиков на перекурах. Научные публикации в основном содержали слишком сложную и специализированную информацию, а затёртые и прокуренные книжонки в жирных пятнах зачастую противоречили научным фактам, а потому были отвергнуты, как недостоверные источники данных. Иногда, в перерывах между обследованиями и опытами, Рей могла немного поговорить с кем-то из персонала, но чаще всего её избегали. Некоторые вообще предлагали обратиться к врачу, но изредка она всё же добивалась своего. Хотя, чем старше становилась Рей, тем реже получала столь нужные ей ответы.

Перед тем, как её перевезли в новый дом, Командующий лично обучил Рей этикету и на этом обучение закончилось. Когда у неё должны были начаться менструации, ей удалили матку во избежание случайной беременности. Потом была реабилитация после операции и неудачный тест нерва А-10. Последнее, что помнила Аянами, было лицо Икари Гендо, вытаскивающего её из раскалённой капсулы. Потом была только тьма, полная страданий и редкие вспышки просветления. Самыми ужасными были те минуты, когда она лежала в подсобке возле ангара, ожидая приказа Гендо атаковать Ангела. Сцену боя возле Евы-01 Рей помнила смутно, но взгляд нового пилота чётко отпечатался в её памяти. Потом снова была боль, успокаивающие прикосновения чьих-то рук и забвение. Она испугалась, увидев его так близко к себе в палате: уж слишком он был похож на своего отца. Но во взгляде младшего Икари не было никакой злости, раздражения или обвинений в том, что она слаба — только забота.