Высокие звезды - страница 10

— По праву закона. Я владею своей землёй, свои права я могу доказать, — закричал дон Родриго, — а вот самозванцам не поздоровится.

— Это кто самозванец?! — не выдержав, закричал сеньор Ортего и его пальцы сами сжались в кулаки.

Со всех сторон послышалось:

— Прочь его!

— Гоните прочь!

И кто-то первым бросил камень в экипаж сеньора де Суэро.

— Кто посмел?! — закричал дон Родриго.

И тут же ещё несколько камней полетело в экипаж.

— Плебеи! Сволочи! — закричал помещик, но уже десятки рук тянулись к экипажу. — Гони! — закричал дон Родриго, толкая в спину кучера.

Тот взмахнул кнутом, но экипаж не сдвинулся. Коней крепко держали под уздцы.

— А ну-ка, давайте его сюда, — кричал Сальвадор, расталкивая толпу, — я с ним сейчас расправлюсь.

Дон Родриго понял, что его дела плохи и выхватил револьвер. Он трижды выстрелил в воздух, прежде чем его лошадей отпустили.

Потом он направил ствол на толпу и выстрелил поверх голов. Лошади понесли экипаж, а перепуганные люди бросились врассыпную.

Сеньор Ортего и так еле держался на ногах, а под натиском толпы не устоял вовсе. Он упал на землю возле самой таверны.

Люди, не разбирая дороги, бежали, пытаясь укрыться. Под натиском толпы рухнул столб, поддерживавший штабель бочек, наполненных водой. Хозяин таверны, накануне поставил их разбухать. Бочки с грохотом покатились на улицу.

Толпа отпрянула, оставляя на земле беспомощного сеньора Ортего.

Сальвадор бросился к нему, но не успел подбежать — огромная бочка уже придавила его друга.

— Скорее! На помощь! — запричитал Сальвадор.

Мужчины откатили бочку.

Хуан Мануэль Ортего был ещё жив. Он тяжело хрипел и пытался что-то сказать. Затем поняв, что его не слышат, поманил к себе пальцем Сальвадора.

Тот опустился рядом с другом на колени.

— Отвези меня к сыновьям, — попросил сеньор Ортего, — отвези, Сальвадор.

— Сейчас, сейчас, — засуетился Сальвадор.

Тут же отыскалась повозка, раненого сеньора Ортего положили на неё, и Сальвадор, держа коня под уздцы, покинул Санта-Риберру.

В жизни каждого человека бывает множество тягостных моментов, о которых потом не хочется вспоминать. Но эти воспоминания всё-таки приходят и приходят, бередят душу, и помимо воли человек возвращается в те мгновения, когда кто-то нуждался в его помощи, а он не знал об этом. Вновь и вновь приходится переживать одно и то же.

«Вот, если бы я был рядом…» — Сколько раз люди повторяли себе эту фразу, сколько ещё будут повторять.

Но никогда не знаешь, когда случится несчастье, когда нужно оказаться бок обок с родным человеком. Никогда не знаешь, когда потребуется твоя помощь. И больше всего терзает душу сознание собственной беспомощности, ведь беда приходит нежданно-негаданно, и потом, по прошествии дней, недель, лет, кажется, что её так легко было избежать. Всего один шаг — и несчастье прошелестело бы мимо, быть может, задев кого-то другого, а быть может, сойдя, как вода в песок.

Скольким людям пришлось себя укорять, что они занимались чем-то незначительным и, может быть, даже глупым, когда с их близкими случалась беда. Такие дни вспоминаются в мельчайших подробностях на протяжении всей оставшейся жизни. Можно припомнить всё, вплоть до дрожания травы под порывами ветра, до оттенков восхода и красок заката солнца.

Но ещё никому эти мысли не приносили облегчения. Они — непомерный груз, который каждый из нас должен нести в своей жизни. Никому ещё не удавалось избежать подобных мыслей, ведь в мире нет счастливых людей, есть только более или менее несчастные.

Хуан Гонсало, распрощавшись с отцом, направлявшимся в Санта-Риберру, пошёл в хлев. Братья, как он понял, не собирались заниматься работами в поле.

Ослик уже поджидал своего хозяина и весело закивал головой, завидев Хуана Гонсало. Тот потрепал животное по холке и скормил своему любимцу корочку хлеба. Ослик захрустел сухарем и всем своим видом выразил готовность приступить к работе.

На этот раз Хуан Гонсало прихватил с собой борону, перевернул её зубьями вверх и впряг ослика.

Вдвоём они отправились к далёкому полю за холмом. Ничего в душе юноши не предвещало беды. Он был весел и в мечтах представлял себе поле, свободное от камней.