Высокие звезды - страница 5

стр.

— Как я хочу поскорее уехать!

— Разве тебе плохо здесь? Посмотри, — сказал мужчина, показывая на окружавший их пейзаж, — потом ты с тоской будешь вспоминать то, что потеряла. Этот ручей, шум деревьев, голоса птиц… Даже солнце тебе покажется иным…

— Если бы не ты, — вздохнула женщина, — я бы никогда не согласилась уехать в Мексику.

— Но это единственный для нас выход, дорогая. Только там нас не сможет достать твой ревнивый муж.

— Ну что ж… — женщина поднялась.

А затем, нагнувшись, подхватила со скатерти гроздь винограда. Губами она снимала одну ягоду за другой, и капельки виноградного сока текли по её губам.

Хуан Гонсало, затаившись в кустах, чувствовал, что сходит с ума. Он понимал, что это безумие, но ему хотелось дать знать, что он находится здесь, рядом, и видит всё происходящее.

— Погоди, — мужчина нагнулся и стал собирать в траве оброненные женщиной, кольца, и перстни.

Золото сверкало в его пальцах, перстни один за другим исчезали в его кулаке.

— Я жду, — послышался томный голос женщины.

— Подожди…

Вновь звякнул перстень.

— К чёрту! — грубо выкрикнула женщина, швырнула гроздь винограда на скатерть и резко двинулась прямо на куст, за которым притаился Хуан Гонсало.

Сердце его похолодело. Он не знал, что предпринять.

— Постой! — закричал мужчина.

Но женщина упрямо шла.

Уже лишь несколько шагов отделяли её от Хуана Гонсало. И парень не выдержал. Он вскочил на ноги и бросился бежать.

Вслед ему раздался испуганный крик женщины.

— Кто здесь?!

Парень бежал, не разбирая дороги. Ветки хлестали его по лицу, а сзади слышался шум, погони.

— Стой, — кричал мужчина, — стой, чёрт тебя подери!

Ещё один отчаянный рывок, ещё несколько царапин на щеке — и тяжёлое дыхание преследователя осталось позади.

— Да это какой-то оборванец, не стоит с ним связываться.

Мужчина рассмеялся, и шум погони затих.

А парень продолжал бежать, проклиная себя за неуместное любопытство.

«Ну почему я пошёл подсматривать за ними? У меня есть работа, есть поле, камни, которые нужно собирать в кучи. Какое, мне дело до того, что она убежала от своего мужа, а её любовник слишком любит золото?»

Но тут Хуану Гонсало вновь вспомнились кисти винограда и женские губы, мягко берущие ягоды… Капли прозрачного сока, вкрадчивый голос…

Парень стоял на самом краю своего поля, глядя на белые, перепачканные в землю камни, на вскопанную почву.

— У них нет других забот, — зло бросил он, — только разврат и бесстыдство!

И пытаясь убедить себя в том, что обладает несметными богатствами, он продолжил обрабатывать землю.

Злясь на себя самого, он отчаянно таскал тяжеленные обломки, собирая их в кучи.

Вновь издалека долетел стук копыт, и юноша вскинул голову. Двуколка выезжала из миндалевой рощи.

Женщина на ходу пыталась собрать волосы и сколоть их на затылке. Мужчина помогал ей.

Испугавшись, что его заметят, Хуан Гонсало сел на землю, укрывшись за кучей камней.

Стук копыт и шорох ободьев постепенно растворялись вдали.

Всё стихло, и юноша глянул на пустынную дорогу.

— Какое мне дело до них, — зло бросил он и с остервенением принялся махать киркой.

Неумолимо приближался вечер и, собрав ещё несколько куч камней, Хуан Гонсало отправился домой. Его длинная тень скользила по траве.

«Неужели это я отбрасываю такую странную тень, — недоумевал юноша, — длинные ноги, маленькая голова, короткие руки…»

Но тут он приблизился к скале, и его тень приобрела человеческие очертания.

«А вот теперь всё нормально. Многое зависит от того, с какой стороны на себя смотреть. Но самое странное, никогда не догадаешься, как ты будешь выглядеть в следующее мгновение».

Уже издали Хуан Гонсало заприметил повозку. Его братья возвращались из селения, ведя под уздцы коня. А в повозке, на охапке соломы, лежал отец.

— А я-то думал, они в поле, — с горечью промолвил Хуан Гонсало, идя навстречу братьям. — А они вновь были в Санта-Риберре и, наверное, напились. Нет, чтобы удерживать отца, так они его ещё и подбивают на пьянство.

— Привет, Хуан Гонсало! — издали закричал средний брат Санчо и его толстые щёки затряслись от смеха. — Где, это ты пропадал, небось, опять ковырялся в земле?