Высокое поле - страница 64

Судя по разговорам в аудиториях, в коридорах и в общежитии, самым сложным разделом в машинах является электрооборудование. Так ли это — Леха точно не знал, но был уверен, что самое трудное еще впереди, и готовился к этим трудностям без лишнего душевного трепета. «Как все — так и я», — говорил он в таких случаях сам себе и сразу успокаивался. Он не раз сравнивал себя с другими, как когда-то в школе, и приходил к выводу, что он — далеко не самый последний в понимании предметов, и если думают закончить те, кто явно слабее его, то к чему тут лишние волнения? Однако при всем этом он понимал, что учить все же надо, а когда дело касается трактора — это значит, что оно касается самой жизни, и тут уж нечего дурить.

Лекции шли своим чередом. Заканчивался последний, шестой, час. Чувствовалось утомленье. Хотелось есть. Леха откинулся на спинку стула и незаметно потянулся — приятная расслабленность сладкой волной прошла по всему телу. Хорошо посидеть так минутку… Вдруг кто-то тронул спину. Леха обернулся — Кислицын. Он окинул аудиторию взглядом, все еще недовольный такой резкой реакцией Лехи, и только потом сунул ему записку.

«Сейчас не уходи. Надо поговорить, будут все наши», — прочел Леха.

После лекции аудитория опустела в считанные минуты. Одним из первых вразвалку вышел Мокей, сидевший у двери. За ним, поталкивая и отстраняя других, вывалились его подручные, закуривая в дверях. Вскоре Леха выглянул в коридор — там было уже пусто.

— Можно начинать, — сказал он, прижимая дверь поплотнее.

Отошли к последнему столу. Леха сел на подоконник, благодарно покосился на здоровяка Едакова: «Молодец, тоже остался».

Первым заговорил Кислицын.

— Вот что, — сказал он, — нам или сдаваться надо, или сматываться отсюда, или…

— Что «или»? — пробасил Едаков.

— Или что-то надо делать: у них ножи.

— Подлецы! — резко произнес Савельев и так тряхнул своей беленькой челкой, что все сразу подхватили:

— Подлецы!

— Их надо проучить! — предложил Кислицын.

— Точно! — Едаков рубанул рукой в воздухе.

— А как? — спросил Леха.

— Как-то надо… — Едаков засопел, соображая, но так ничего и не придумал.

— Тут надо осторожнее: можно на нож нарваться, раз подлецы… — сказал Леха.

— Да, тут сила против силы, — придумал, наконец, Едаков.

— Ну и что? — дерзко спросил Кислицын.

— А то, что и нам вооружаться надо, а потом выступать, — разговорился Едаков.

— Не дело мы говорим, — решительно заметил Савельев. — Так у нас получится…

— Война, — подсказал Леха, но не угадал.

— Не война, а драка. Все это не по мне, ребята.

— Боишься? — уколол его Кислицын.

— Только дурак не боится ножа, но я не отступаю и не бросаю вас. Я с вами, но надо иначе…

— Что ты предлагаешь?

— А вот что: их мы должны разоружить.

— Голыми руками? — усомнился Кислицын.

— Голыми руками.

— Дохлое дело, — махнул рукой Едаков. Он отступил шага на три, как бы отстраняясь от этого предложенья.

— Именно голыми руками! — твердо повторил Савельев. — Этим мы покажем, что их ножи никому не страшны, а они поймут, что это пакостное оружие только им приносит опасность.

«Башка-а!» — подумал Леха с уваженьем о Савельеве и невольно сравнил его с Митькой Пашиным.

— Они раз и навсегда поймут, что и нож им не опора. А как мы их унизим этим!

— Да уж это-то факт! — подал голос Едаков.

— Ну, вот и дело! — Савельев оглядел товарищей. — И пусть наша маленькая дружина будет началом.

— Началом чего? — спросил Кислицын.

— Началом разоруженья всех подонков!

— Пусть будет так!

Все наперебой стали предлагать, как и когда удобнее провести операцию, и решили, что надо подождать любого подходящего скандала, до которого Мокей и его компания были большие охотники.

— Мы их, сволочей, ночью свяжем — и кранты им! — загорелся Едаков.

— Точно!

— Нет, — поморщился Савельев. — У нас дело чистое и честное, и нам не от кого прятаться по ночам. Наоборот: среди бела дня мы должны это сделать, да так, чтобы все видели. Поняли?

— Поняли…

— Ну, тогда будьте готовы. Как только завяжутся с кем-нибудь — приступаем. А сейчас — айда! Есть охота…

Ночь выдалась никудышная. Не спалось.

Сначала Леха заснул сразу, как только лег, еще при непотушенном свете, но потом проснулся, вероятно потому, что рядом беспокойно ворочался во сне Кислицын. Леха открыл глаза, прикидывая в уме, сколько же времени. Кругом было темно и тихо, если не считать сопенья спящих. Однако что-то ему подсказывало, что не мог он проснуться от того, что шевелился Кислицын, ведь и раньше тот ворочался во сне и не будил никого. Леха прислушался, но ничего подозрительного не обнаружил и тотчас попытался заснуть. Это ему не удавалось. Теперь уже мешало все — жесткая постель, посапыванье ребят, а ватная подушка казалась такой твердой и бугристой, будто набита она была кулаками.