Вытри моё лицо (Сборник рассказов) - страница 4

   Всех школьниц оттрахают где-то в Порт-Харди, которому обещают столько снега, сколько сверху не успеют приготовить. Улицы и без того вырастают из сугробов, а перспектива всегда размыта бланжевым фаерволом.

   Олливер хрипит и поглаживает грудь поверх кораллового бралетта. Это сексуальнее удушья. Я подхожу к мелькающей панораме, открываю витражное окно, стробоскоп поддаётся битому минимал-темпу. Лучше не думать, когда падаешь. Внизу меня поймают красно-синие раскаты диодных фонарей, рваные вопли и такое умиротворение, каким упиваются старые вдовы, избавляясь от бесполезных импотентов, высохших от кончиков тестикул до сверкающих залысин.

   Любовь - это пользование.

   Сердце - это мясо.

   Спидбол не разгонит лучше Импалы. Если всё дозволено, никакого выбора нет. Я целую Олли. Её веки мучительно ползут вверх, она ничего не видит, смотрит сквозь меня, но успевает положить руку на рёбра, прежде чем дверь за моей спиной закрывается. Записка на холодильнике. Проголодается - прочтёт. Иначе мои послания никого не найдут.

   На. Мёрзни.

   ***

   В теории дорога из пункта А в пункт Б имеет конечный результат, но движется не только автомобиль. Меня регистрируют камеры, угол нутации меняет значение, по орбите металлического сапфира стекают блики бесконечных неоновых вывесок. Они предлагают мне скидки. Я предлагаю им отсосать.

   Архитектура мысли - шестьдесят четыре бита. В памяти - шестнадцать миллиардов событий. На скорости двести километров в час удар о кирпичную стену обратит Шеви в пыль. Кости разотрёт в порошок, их расфасуют и отдадут Олливер, чтобы та снюхала меня без остатка. Я даже не успею почувствовать отчаяние. Красные нити растопят снег подо мной, эта паутина явится для эпитафий кадром что надо. После останется лишь пустой багажник, измятый лонжеронами в тщетных попытках спасти водителя. Каждый последующий момент времени предполагает: шансы выжить перманентно отличны от нуля. Так почему люди умирают?

   Кажется, они всегда и во всём правы.

   Безукоризненно одеты, образованы, богаты, востребованы и приятно пахнут. Не нуждаются в поддержке или дружеских объятиях. Самостоятельны, обаятельны и знамениты. Имеют тех, кого хотят иметь. Самодостаточны и властны, никогда не ошибаются и видят меня насквозь. Новаторы, гении, биоморфы с тонким чувством стиля. Их невозможно опередить, можно лишь уступить дорогу, понимая: лучше покончить с собой, нежели тягаться с ними, ведь растоптанное эго всё равно сожмёт глотку в принятии величия, которого у меня нет. Образцы для подражания, кумиры, прототипы и протагонисты, приятные запоминающиеся лица.

   Я отдам им свои деньги.

   Подарю Олливер, рояль и правую руку. Возьму всю ответственность мира на себя.

   Я поперхнусь каждым советом. Сменю фамилию, перекрашу волосы, отрежу яйца... да что угодно, лишь бы стать паршивой, второсортной копией копии.

   Заберите мой паспорт, используйте меня по назначению.

   Но сначала я подарю вам зеркала, самодовольные выблядки.

   Вы слишком к себе снисходительны.

   Министерство существования - не божий дом. Всё, что делают там, здесь - не работает. Порт-Харди принимает шлюх, детей и моряков, точно святой Николай, а позже - топит в целлофановых пакетах.

   Педаль вытягивает трос. Дроссель открывает рот.

   Где бы мы ни были, смерть покажется худшим из вариантов.

   Рампа вливает топливо в тесные камеры, глушитель рвёт на лоскуты.

   Чтобы жить, причина не нужна. Достаточно отговорки.

   Давящий рёв мотора проглатывает скрежет колодок. Вакуумный усилитель сбрасывает шланг, трубки не выдерживают, и этого хватает. Бросаю руль. Теперь катафалк решает, какая стена окажется плитой.

   Город обещает столько боли, сколько не сможет вынести сам.

   ***

   Я смеюсь в могильной тишине. Так звонко и глупо, как мормоны, которых веселит любой пустяк.

   Импала остановилась в трёх метрах от двери с мигающей надписью "Суисайд Сквод". Воду из расширительного бачка выбросило, облако бледно-розового пара джином вырастает из-под капота, процеживая для меня остатки вида сквозь трещины в лобовом.

   Эйфория сменяется отчуждением.