Взгляд из Зазеркалья - страница 40

– Мы с отцом Алисы переворошили там всё, не оставив камня на камне, но безуспешно. Выдвигались разные версии, но ни одна из них не оправдалась – начиная от схода лавины, заканчивая криминальными сводками. Марте было всего девятнадцать… С тех пор я поклялся бороться с несправедливостью.

Жан пристально посмотрел на Арин и, увидев мелькнувшие в её глазах ироничные смешинки, серьезно произнес:

– Не смейся, я не бэтмен или человек-паук, я обыкновенный человек, и не всегда поступаю правильно, но коечто сделать в этом мире могу.

– Я поняла тебя, – задумчиво протянула Арин. – Но ты так и не ответил на мой вопрос, кто ты?

– Арин, ты меня плохо слушала. Я – человек, который может остановить беспредел, происходящий сейчас в мире. Я – тот человек, который не допустит создания ещё одного вида оружия, возможно, последнего оружия человечества. Я – тот человек, которому ты должна помочь…

– Поняла, ты шпион! – Арин округлила глаза и попятилась.

Жан, схватил её за плечи и слегка встряхнул. Его лицо было серьезным, между бровей пролегла глубокая складка. Казалось, даже воздух вокруг них сгустился, затрудняя дыхание. Арин на мгновение зажмурилась и покачала головой.

– Тебе это нравится? – показал он на трансляционные голограммы с новостями. Подняв девушку за подбородок, повернул её голову в сторону гостиной, где на стене виднелась часть голограмм. – Ты готова отправиться на тот свет, когда ведомство твоего отца додавит ученых?

Жан смотрел на Арин уже с гневом. Его тяжелый взгляд был чужой и страшный, а глаза каким-то невообразимым образом пожелтели, став глазами пантеры. На мгновение, Арин показалось, что она встретилась нос к носу с хищником, в котором никогда не возникало ничего человеческого. С хищником, который привык убивать.

– Они ведь продолжат эксперименты, и либо сразу отправят всех на тот свет, либо попозже, после создания бомбы?

Арин опустила голову. В голове невозмутимо заверещала Нира: «Ты долго будешь строить из себя обиженную?». Девушка зажала уши руками, но то, что сидело в ней, это нисколько не остановило. Сущность шипела, словно ужаленная: «Совсем недавно, ты кусала губы от ужаса, не зная, что делать и куда бежать. Что происходит с тобой сейчас?»

Арин безуспешно пыталась угомонить Ниру, которая была права. Однако, ощущение, что её использовали в качестве подопытного кролика, её использовали, чтобы выполнить какое-то задание – сражало наповал. Её ценность была не выше пешки на шахматной доске. Не выше курьера, везущего смертоносное письмо. Не выше любого из ученых, работающих со страшным оружием…

Жан был неплохим психологом, он понимал эти терзания гордости. Нежно взяв девушку за руки, он с мольбой посмотрел ей в глаза:

– Послушай, я люблю тебя. Ты – первая девушка, которой я это говорю. Я очень хочу быть с тобой, когда всё закончится. Надеюсь так и будет. Верь мне…

– Как я могу тебе верить, если ты пробрался к нам в дом для выполнения своей шпионской миссии! – воскликнула Арин, выдергивая руки. На глазах навернулись слезы. – А я, как дура, купилась на твои ухаживания.

– Ты права, – Жан отвёл взгляд. – Я не думал тогда, что ты станешь для меня таким желанным человеком. Прости. Ты же меня тоже любишь… Ты меня любишь?

Он крепко обхватил её за плечи. Арин невольно на него засмотрелась. Он опять напомнил ей хищную кошку, а раздражение, вызванное непониманием девушки, придавало ему необыкновенную сексуальную притягательность. Никакие слезы не смогли бы смыть его лицо. Стереть из памяти, уничтожить.

– Люблю, люблю тебя, – прошептала Арин. Её губы дрожали.

Жан крепко обнял девушку, закрепляя победу.

– Ты мне поможешь? – спросил он, уткнувшись носом в её макушку.

– Да, – покорно ответила Арин.

– Тогда давай, всё по порядку, – голос Жана остался таким же мягким, но ощущение, что его мгновенно подменили роботом, не оставляло сомнений.

Чувствовалось напряжение спортсмена перед решающим матчем. Каждая клеточка его натренированного тела излучала чувственную энергию. Жан открылся для девушки с новой, загадочной стороны, и это её и озадачивало, и восторгало. Ощущение, что родной человек стал чужим и наоборот, но в то же время в любом своем обличье оставался любимым.