Взлет и падение «Советского писателя» - страница 51
Смерть Зои Константиновны стала ужасным потрясением для Павла Григорьевича. Как и в случае с гибелью сына, его горе переплавилось в поэму «Зоя». В ней он рассказал ее биографию — правдиво, искренне, трогательно. Но горе от ее утраты все равно надолго осталось в его душе. Иногда вдруг, сидя за своим письменным столом или даже за обеденным, он обхватывал голову руками и плакал навзрыд как ребенок.
После ее смерти в 1968 году на даче поселилась дочь Антокольского от первого брака — Наталия Павловна, художник-иллюстратор. К сожалению, ей не удалось поддержать жизнь на даче на том высоком уровне, который был задан Зоей. Но Антокольский все ей прощал, так как чувствовал перед дочерью свою вину.
Павел Григорьевич умер осенью 1978 года. Умер спокойно и тихо в своей постели на даче. До последнего вздоха он подшучивал над собой и своими расстроенными близкими.
Наталия Павловна только на два года пережила отца: она умерла в 1980 году. Тяжелейшая форма диабета привела к очень быстрой смерти. Наталия Павловна не успела даже оформить завещание. После ее смерти на даче успела пожить и ее мать, Наталия Николаевна, первая жена Павла Григорьевича.
По закону дача отошла наследникам Наталии Павловны: сыну Андрею, дочери Кате и матери Наталии Николаевне. Та из детей и внуков больше всех любила Дениса, сына Андрея. Она считала, что он больше всех похож на ее погибшего на фронте сына Володю — и внешне и по характеру. Это и определило ее выбор: она завещала свою долю дачи внуку Денису. Проблема заключалась в том, что Денис тогда жил со своей матерью актрисой ТЮЗа Милой Тоом и ее вторым мужем. Ситуация показалась Андрею оскорбительной: он рассчитывал получить всю дачу, а потом решать, кто и какую ее долю заслуживает, поэтому внук Антокольского подал в суд на свою сестру и своего сына(!). После трехлетних судебных процессов в разных инстанциях дело кончилось мировым соглашением, которое, к счастью, нельзя опротестовать. Дачу и участок разделили на три части. Свою долю Андрей продал писательнице Виктории Токаревой и вскоре эмигрировал в США. Он оказался способным математиком, преподавал в американских университетах, а затем переехал в Бразилию, где получил известность в качестве чуть ли не единственного специалиста в стране по теории вероятности.
Внучка Антокольского Катя была талантливым художником, но вела образ жизни, весьма далекий от здорового. Она пропала без вести. Жива она или нет, до сих пор неизвестно. У ее троих сыновей Вани, Васи и Даньчика уже собственные дети. Некоторые из них живут на даче в Пахре. Пожалуй, это единственная дача, на которой жили и живут пять поколений, начиная от Павла Григорьевича.
Сейчас стало ясно: в Пахре жил один из выдающихся поэтов Советского Союза. Это понимали его друзья и ученики. Антокольскому посвящали стихи и поэмы самые видные советские поэты: Михаил Светлов, Константин Симонов, Ярослав Смеляков, Борис Слуцкий, Давид Самойлов. Марина Цветаева вывела образ молодого Павла Антокольского в своем прозаическом произведении «Сонечка Голлидей». Михаил Матусовский написал о своем учителе так:
Юрий Нагибин (1920–1994)
У Юрия Марковича Нагибина есть очерк о его друге поэте и сценаристе Александре Галиче, где Галич рассказывает, как он завтракал с Вертинским за одним столиком в ресторане гостиницы «Европейская». Александр Николаевич Вертинский, повертев в руках меню, заказал только чай, а на вопрос подобострастного официанта: «Прикажете с лимончиком, вареньем или сливочками?» — презрительно отрезал: «Просто чаю. Вы понимаете русский язык?» Затем он трижды возвращал стакан официанту: вначале чай был недостаточно крепкий, потом отдавал мочалкой, наконец, подстаканник был не по руке. Официант не жалел ног, при этом обслуживая Галича из рук вон плохо, «а когда Вертинский ушел, полностью забрав сдачу, официант умильно посмотрел ему вслед и сказал мечтательно: «Настоящий барин!»
Вот таким «настоящим барином» был и сам Юрий Нагибин. В нем чувствовалась порода, аристократизм, лихость и одновременно основательность, несгибаемость и плотность, ум и благородство. Он был красив не смазливой, а той сильной мужской красотой, которая насмерть сражает женщин и которая с возрастом, с сединой, становится совершенно неотразимой. За ним всегда тянулся шлейф его загулов, пьянок, похождений, романов, побед, бесконечных заграничных поездок, богатства и широкой души, независимости от властей и потому нелюбви этой самой власти. Пожалуй, самый сильный советский прозаик в жанре «деревенской» литературы, сравнимый, разве что, с Иваном Тургеневым, он остался без единой литературной государственной награды. Да и вообще награды его обходили стороной. Даже престижный «Оскар» за фильм «Дерсу Узала» получил только режиссер Акира Куросава, сценаристу награда не полагалась. Он был одновременно и баловнем судьбы и ее пасынком.