Я детству сказал до свиданья - страница 4
Прозвенел звонок. Ребята, вдосталь надивившись на мое хиповое великолепие, разбежались по своим прошлогодним местам: кто сидел у окна, тот там и сел, а кто у двери — там же и устроился. Я не спеша направился на свою «Камчатку», изо всех сил сдерживая сияние на лице. Меня просто распирало от гордости, я был полностью удовлетворен! Ах, если бы такие быстролетные минуты в жизни человека могли по его желанию продлеваться! И превращаться, например, в часы. Увы, это невозможно. И очень скоро минуты моего торжества сменились минутами (даже часами!) унижения. Но я заранее знал, на что иду, и потому решил все стерпеть. Я ведь знал, что понравиться ребятам — это вовсе не значит понравиться учителям.
Первый урок был физкультура. Но на этот раз не мы побежали в спортзал, а учитель пришел к нам в класс и велел построиться вдоль стены. Он был молодой, кареглазый и всегда такой спокойный, что казался даже вялым. Тем не менее, ребята его слушались.
— А ты загорел, — говорил он ребятам, двигаясь неторопливо вдоль ряда. — Ты подрос. Ты поздоровел, хорошо выглядишь, молодец.
Но вот он дошел до меня и остановился, потому что дальше идти было некуда: я ведь на физкультуре стою последним — или первым, смотря с какого края считать.
— Вот так дикобраз! — сказал он отчетливо, оглядев меня с ног до головы. — Ты что, не знаешь разве, в нашей школе принята форма — белый верх, темный низ. Белая рубашка, черные брюки. И завтра же изволь подстричься!
Тут наши глаза на мгновение встретились, как столкнулись, но никто из нас не смутился, не отвел взгляда. Кто-то из девчонок хихикнул, кто-то кашлянул, чтобы скрыть смешинку, попавшую в горло, горячая волна хлынула мне в лицо, но я держался стойко, даже не нагрубил в ответ. Подумаешь «дикобраз»! Ничего особенно обидного в этом слове нет. Мне и не такое пришлось за свою жизнь выслушать, иной раз — заслуженно, иногда — незаслуженно.
— Так вот, ребята, — заговорил Олег Петрович, отвернувшись наконец от меня и двинувшись в обратном направлении. — В первом полугодии мы будем сдавать нормы ГТО — бег, прыжки, плавание, стрельба в тире.
— А я уже сдавал стрельбу, — крикнул из ряда Кубаныч Душеев, которого для краткости зовут Кубой. — Но мне дали кривое ружье, и все пули полетели мимо.
Все засмеялись, развеселились, и Куба остался очень доволен собой.
— Ничего, пересдашь, — спокойно заметил Олег Петрович. — Не все дается сразу, вот ружье и кажется кривым.
Мне хотелось напомнить всем, что мне тоже попадалось то самое ружье, а я палил из него в самое яблочко. Но я промолчал: еще подумают — хвастаюсь. Да и не хотелось мне опять переключать внимание на себя.
Потом мы строем вышли во двор, помаршировали, побегали, и урок кончился — довольно благополучно для меня.
Следующий был немецкий. Старушка — «немка», маленькая, худенькая, добрая, была настолько близорука, что ей не помогали даже очки, — и мы все пользовались этим ее недостатком самым бессовестным образом.
Она прошлась вдоль шумных рядов, близоруко вглядываясь в лица. Потом долго смотрела в журнал, выбирая, кого бы вызвать для беседы по-немецки, и вдруг вызвала меня.
— Булатов, — сказала она, — выйди к доске. Побеседуем, проверим, что за лето осталось в твоей голове от прошлогодних скудных знаний.
Я твердо знал, что осталось мало. Да и не хотелось мне сейчас «шпрехен дойч». Поэтому я громко сказал чужим басом:
— А Булатова нет!
Учительница, близоруко щурясь, некоторое время вглядывалась в мою сторону и, поверив, сделала отметку в журнале. Ребята смеялись, но никто меня не выдал.
Так что и немецкий прошел для меня благополучно. Гром и молнии ждали меня впереди, на уроке литературы, которую вела у нас завуч Полина Аркадьевна.
Она вошла в класс вместе со звонком — величаво, можно сказать, царственно и словно бы прямиком из Дома моделей. На ней был великолепный летний белый костюм, белые туфли, а на голове — высокая, замысловато уложенная башня белокурых волос. Но я же вам уже говорил, что Полина Аркадьевна всегда на высоте. Одна за другой прохлопали крышки парт, ребята торопливо вскочили и замерли в безмолвии, созерцая Полину Аркадьевну, как недавно созерцали меня.