Я детству сказал до свиданья - страница 5

— Здравствуйте, ребята, — сказала она, зорко оглядев класс. — Поздравляю с новым учебным годом. И предупреждаю, что восьмой класс — это очень ответственное дело, это выпускной класс, и приниматься за учебу нужно с полной самоотдачей с первых же дней. Садитесь.

Все сели, кроме меня. Я же только слегка присел на низкий подоконник. Джинсы мои, как я уже упоминал, были настолько же узки сверху, насколько широки внизу, и сесть я попросту боялся: как бы не стряслась беда.

— Тебе что, Булатов, отдельное приглашение нужно? — выдержав паузу, сказала Полина Аркадьевна.

Все обернулись, глядя на меня.

— Сядь сейчас же! — повысила голос Полина Аркадьевна. Но так как я не пошевелился, она продолжала с нарастающим, как лавина, раздражением, готовым вот-вот превратиться в гнев: — Ты что же, Булатов, с первого дня решил приняться за свои штучки? Срывать уроки, выводить учителей из равновесия? Ты глянь на себя, в каком виде ты изволил явиться в школу! Нестриженный, в уличной одежде. Ну, скажи, что общего у тебя с учеником советской школы? К завтрашнему дню потрудись привести себя в порядок, иначе дежурный не пропустит тебя в школу.

— Говори, говори, кто тебя слушает, — пробормотал я вполголоса.

Но Полина Аркадьевна расслышала. По-моему, она меня услышит, даже если я стану говорить шепотом.

— Ах, вот как! — воскликнула она. — Обратите внимание, ребята, он со мною на «ты». Он с нами со всеми давно на «ты»!

Вот это уже неправда! На «ты» я бывал только с теми, кто мне грубил и только тогда, когда грубили. Конечно, мне не следовало так говорить с Полиной Аркадьевной, я сознаю это, — ведь ей уже лет тридцать или сорок. Но вот с Адой Васильевной, например, нашим классным руководителем, я никогда не был на «ты», хотя она совсем еще почти девчонка, только что окончила пединститут и в прошлом году пришла к нам. Она сразу взялась меня перевоспитывать, и все так мягко, ласково. Она мне не грубит, вот и я ей не грублю. И даже ненавистную зоологию старался учить, лишь бы Аде Васильевне угодить, так как это ее предмет.

Полина все продолжала говорить, но я уже плохо слушал, с тоской ожидая, когда же она кончит. И вдруг я подумал: а как же теперь мы оба выйдем из создавшегося положения? Полина Аркадьевна не такова, чтобы не добиться своего. Ну как она не догадается, что я рад бы сесть, да не могу! Наверное, кончится тем, что она меня выгонит с урока. Ну, что же, не привыкать. Хотя уходить мне сегодня не хочется: школа такая праздничная и так я по ребятам соскучился!

Но самый тяжеленный снаряд Полина Аркадьевна приберегла напоследок:

— Да, кстати, — вдруг спросила она, — где ты пропадал летом?

Я молчал, опустив голову.

— В бегах был? Ты знаешь, что тебя разыскивала милиция?

Над классом нависла зловещая тишина. Ребята вытаращили глаза и затаили дыхание. И надо же было Полине Аркадьевне при всех сказать об этом! Неужели нельзя было наедине, после урока?

— Ну, вот что, Булатов, — решительно произнесла она. — В четверг будет заседание комиссии райисполкома по делам несовершеннолетних. Явишься к десяти часам. Дорогу знаешь, не впервой.

В гордом молчании я взял свой портфель и пошел из класса под любопытными взглядами ребят. Их ведь кашей не корми, только дай поразвлечься какой-нибудь детективной историей. Головы их, как подсолнухи за солнцем, поворачивались за мною, пока я шел.

Я тихо прикрыл за собой дверь. Первый учебный день был для меня окончен.

Что-то сулят мне остальные дни?..

Это случилось летом, полтора месяца назад. То самое, из-за чего меня разыскивала милиция, а Полина Аркадьевна подняла такой шум.

Помню, после сияющего, небывало жаркого дня вечер опустился тихий, прохладный. По арыкам бурливо побежала студеная, оранжевая от глины вода, от нее так отрадно повеяло свежестью. Удивительно, что даже в самом центре знойного города, где воздух так густо напоен запахом выхлопных газов, пыли, цветов, асфальта, арычная вода все же сохраняет холод подтаявших горных снегов.

И высыпали на улицу все — и нарядная молодежь, и старички, и дети, а также лоботрясы, вроде меня.

Я в тот вечер тоже шатался по главной улице со своими дружками. Один из них был Миша Погодин, по прозвищу Синоптик — не из-за того, конечно, что он умел предсказывать погоду, а просто из-за фамилии. Синоптик был невысокий, белобрысый и отчаянно лохматый парень.