Я — хорошая девочка - страница 3
— Ну, кто прав? Доигрался! Где это слыхано, чтоб дети евреев шли против царя? Моя дочечка таки себе дома, а вы будете локти грызть!
Мама не смотрит на Злату. Она вся ушла в свою тревогу. Соня решительно выводит соседку. Та, оглядываясь, еще что-то возмущенно кричит. Мы все толпимся вокруг мамы. Она точно нас не видит. Но вот она обводит всех нас скорбным взглядом и озабоченно говорит:
— Сонечка, сходи к сапожнику Якову Хромому. Может, возьмется починить Абрашины сапоги. Боже, ведь он ушел совсем босой.
Потом она замечает нас:
— Почему вы, дети, не занимаетесь своими делами? А ты, Фейгеле, почему не в школе? А ну, марш!
Мы смотрим на желто-пепельное лицо матери, в глаза, в которых много боли, и успокаиваемся от ее обыденных слов, сказанных твердым голосом.
— Дети, вы никого не слушайте. Абрамчик — не вор, не убийца, а, слава богу, только за правду страдает, — повторяет мама Сонины слова.
В доме не убирают. Даже в пятницу, в ожидании отца, дом остается мертвым. Только Лея мурлычет песню. У нее наклевывается жених, и даже богатый. Ей весело.
— Да замолчи ты, распелась… — шипит Соня.
Но Лея кричит:
— Вот еще новости! Теперь всем в гроб ложиться? Связался с запрещенными книжками, я, что ли, виновата? — Ее полное лицо пламенеет.
— Слышишь, прекрати немедленно! — с суровым осуждением говорит Соня.
И снова тихо так, что на всю квартиру слышно тиканье ходиков.
Еще не зажгли свечей, как появляется отец. Едва открыв двери, он обрушивается на мать:
— Хорошенькие дела делает твой сын! Вот что значит твое воспитание! В тюрьму угодил!
Он идет в кухню. Трепещущая мать кружится возле него.
— Теперь и я работы себе не найду. Мне сегодня пан Деревянко говорит: «Ты, Янкель, человек как человек, а вот сын у тебя — с забастовщиками. Как же ты допустил?» Каково мне?
Я вижу, как дрожат мамины руки.
Потом в наш дом приходят непонятные, но страшные слова: суд, этап.
Родные одного подсудимого ездили куда-то и узнали, что скоро арестованных будут отправлять по этапу.
Этап… Это слово ворвалось в жизнь нашего городка и творит непонятное. Где бы ни встретились люди, стоят и шепчутся. Шепчутся и оглядываются.
Мама смотрит более тревожными глазами, чем: всегда. Часто неподвижно застывает на месте. Уловив взгляд Сони, поспешно за что-нибудь принимается:
— Это я так, ничего…
Целый день шелестит слово «этап». Носятся куда-то старшие, шумят меньшие. Мама в сотый раз говорит о том, что Абрамчик совсем босой.
Оказалось, что сапоги починить нельзя, и маму это угнетает больше всего.
Но вот у нас в доме появляется молодая, розовощекая женщина в белом цветастом платке.
Мама встречает ее недоуменно.
— Вы Бейля Давыдовна Циммерман?
— Да…
— Вы мать Абраши?
— Да. А вы знаете его?
В маминых глазах тревога и смятение.
Молодая женщина обнимает маму и крепко прижимается к ней. И так, обнявшись, они стоят: одна — цветущая, молодая, с выбившейся прядью пепельных волос, другая — костлявая, исхудалая, с невыплаканным горем в огромных глазах.
— Я Оксана Фирсова, мой муж вместе с Абрамом. Записочку передал, просил вас навестить.
Она уходит с мамой в кухню. Я проскальзываю за ними. Оксана Фирсова вынимает из кошелки сказочные вещи: горшочек сметаны, сахар, конфеты. Маме она протягивает бумажный рубль.
Я смотрю на маму. От волнения она кажется моложе, на исхудалых щеках выступил румянец. Но от денег мама отказывается..
— Что вы, Бейля Давыдовна, это же товарищи прислали. Возьмите, пригодятся. Ведь вы же пойдете со мной встречать этап? Их будут вести через Дебальцево.
Все мы уже в кухне. Оксана всем улыбается, узнает: «Абраша про всех рассказывал…»
Она сбрасывает платок. Большая коса обвита венком вокруг головы.
«Это добрая волшебница», — думаю я, глядя, как все веселеют. И когда уже можно будет кушать эти вкусные вещи?
Долго после захода Оксаны Фирсовой мать сидит и чему-то улыбается, пока не замечает, что мы со всех сторон глядим жадными глазами на кухонный стол.
Ну, конечно, она поедет встретиться с Абрашей. Разве она не мать?
Главная советчица Соня, настаивает, чтоб для Абрама заказали новые сапоги. Мама все еще не решила: