Ясновидящая, или Эта ужасная «улица» - страница 49

— Вон! Этот смотрит сюда, — вдруг заметил Федя.

Все оглянулись и увидели в лоджии Лешу.

— Ой! Вот теперь нам будет! — пробормотала Матильда и отошла в сторонку, чтобы не быть заподозренной в разглашении Лешиной тайны.

Тараскин удалился в комнату, и все разбрелись в разные стороны двора.

Это были очень тяжелые часы для Миши Огурцова. Как видно, сердце Оли Закатовой было окончательно покорено «неполноценным» (иначе он теперь за глаза Тараскина не называл).

Миша предложил Оле пойти к нему, послушать новые диски, но та предпочла «дышать свежим воздухом». И вот теперь она слонялась по двору, он слонялся за ней, в тоске и злости наблюдая, как его Не Такая Как Все поглядывает на лоджию Тараскина, да еще старается — совершенно безуспешно — делать это незаметно для Миши.

Тут же прогуливались Красилины. Обе пары временами сходились, обменивались несколькими фразами, просто так, чтобы скрыть взаимную антипатию, потом снова расходились в разные концы двора.

История Тараскина и неверной Тамары Красилиных поразила, но совсем по-другому, чем Олю и Мишу. В их местах тоже бывали случаи поножовщины и даже стрельбы из дробовиков, но все это, как правило, было связано с пьянкой. Но ведь Лешка, по словам Матильды, расправился с Тамарой, будучи в трезвом уме и здравой памяти!

— Во, Федька, где оно, средневековье-то! — говорила вполголоса Нюра. — Вот тут оно, в самой Москве. Вот, например, когда твоя Танька с Гришкой в кино ходить стала, ты хоть разочек о ноже подумал?

Федя отрицательно мотнул головой, а Нюра продолжала:

— А помнишь, как Никанор Иванович с Альбиной Петровной обошелся? Так... Погоревал маленько, а потом сказал: «Насильно мил не будешь» — и отпустил с богом. А тут... Тут этот... прямо феодализм какой-то!

— Да чо феодализм! — лениво возразил Федя. — Просто в голове у него это самое... — И он приложил указательный палец к виску.

Помолчав, Нюра заметила:

— Чокнутый он или не чокнутый, а, видать, твоя краля сохнет по нему. Заметил, как она на его балкон пялится?

Федя тайком от сестры вздохнул: он это заметил. Если бы ему неделю назад сказали, что его может увлечь девчонка, которая с кулаками на людей кидается, которая способна пить из горлышка вермут на глазах у милиционера, он только улыбнулся бы этому, как глупой шутке. А сейчас... С детства от отца и матери, от дедушки с бабушкой он слышал, что подлинную красоту человека надо искать не на лице, а в душе, и вот, поди ты: он не может не думать об этой Закатовой, хотя вполне согласен с Нюрой, которая награждает Олю всякими нелестными эпитетами.

Впервые в доброе сердце Феди стало закрадываться смутное недоброе чувство. Он пока еще не замечал, что стоит ему представить себе красивую физиономию Тараскина, как у него непроизвольно сжимаются кулаки.

А Леша, почти пританцовывая, расхаживал из комнаты в комнату по пустой квартире (бабушка еще не вернулась) и распевал уже в полный голос свою «Бригантину». Он видел из лоджии минут десять назад, как Матильда о чем-то рассказывала старшим ребятам, указывая на скамейку, где он недавно сидел, как Зураб и Русудан дружно кивали при этом головами. Тут уж сомнения не было, что все трое не сдержали обета молчания, наплели старшим именно то, чего хотелось Леше.

Пора было выходить во двор. С каким бы видом ему там появиться? Пожалуй, лучше всего не психовать, как вчера перед Федькой, а держаться спокойно, но так, чтобы все чувствовали, что перед ними опасный человек, что у него под рубашкой может оказаться нож. Стоп! А если приладить под рубахой какой-нибудь настоящий нож? И как-нибудь приоткрыть его? Будто случайно, совсем чуть-чуть приоткрыть, но так, чтобы его заметили?

Леша пошел в кухню. Первое, что он обнаружил, была длинная пила для хлеба, таскаться с которой было, конечно, смешно. Был еще большой кухонный нож, но им бабушка постоянно пользовалась и могла хватиться. И вдруг Лешу осенило: иногда, уезжая на полевые работы, его отец брал с собой ружье и все необходимое для охоты. Это бывало, когда партии предстояло работать в далекой тайге, где оружие необходимо на случай встречи с агрессивным медведем, где была надежда получить лицензию на отстрел сохатого или другого какого-нибудь зверя для пополнения запасов продовольствия. Но в этом году Игорь Иванович не взял с собой ружья: его партия работала в населенной местности. Может быть, он оставил и свой охотничий нож? Так оно и оказалось! Леша открыл нижний ящик старинного комода, в котором отец обычно хранил охотничьи принадлежности, и тут же вынул из него нож, большой охотничий нож, пригодный для свежевания крупного зверя. У него было длинное и широкое лезвие в черных кожаных ножнах, с черной рукояткой, внизу которой блестела металлическая крестовина, а наверху — такой же наконечник. Сверху к ножнам была пришита небольшая кожаная петля, чтобы вешать нож на поясной ремень. Другая такая же петля, только застегивающаяся на маленькую пуговку, должна была охватывать рукоятку поверх крестовины, чтобы нож не вывалился из ножен, но пуговка была здесь оторвана. Под самой рукояткой Леша увидел выбитый на лезвии номер. Он знал, что такие ножи продаются только по охотничьим билетам, что номера, выбитые на них, записываются в эти билеты. Знал он также, что ношение холодного оружия преследуется в уголовном порядке, не знал только, какое за это полагается наказание.