Через некоторое время что-то под ним дернулось, сдвинулось, поехало куда-то – кажется, тронулась с места кровать. От резкого движения вождя качнуло и опрокинуло навзничь, трельяж упал сверху и прихлопнул его. Испугаться не успел – очутился в окружении трех толстых створок, надежно защищавших от происходящего снаружи, будто накинули сверху плотную крышку. Учить урок стало еще удобнее. К тому же зеркала были так близко и давали такую ясную и крупную картинку, что вождь понял: начинать изучение собственного отражения нужно было не с лица, нет. Не скакать по верхам, а идти вглубь, в основы. Начинать с кожи – допустим, от края волосяного покрова на лбу – и медленно спускаться ниже, терпеливо продвигаться миллиметр за миллиметром, зубрить клетку за клеткой. Через пару дней дойти до первой морщины на лбу, еще через пару – до второй. А может, через пару недель или месяцев. Или даже – лет? Тщательно, основательно, детальнейшим образом. Только так, только так.
Вот она, линия волос. Сами волоски – серые, упругие, блестящие – растут строго вверх, как сосны на Карельском перешейке. Оспинка у их основания напоминает по форме Аральское море. А пигментное пятнышко на виске – Байкал. Отверстия пор похожи на крошечные камчатские гейзеры, а связывающие их морщины – на мелиорационные каналы в Узбекистане. Ясные, удивительно стройные рифмы, столь очевидные и почему-то не приходившие в голову раньше. Рифмы последние, окончательные, ведущие к самому главному, наиважнейшему смыслу…
Кажется, иногда что-то грохотало над трельяжем, что-то стреляло и щелкало, завывало, посвистывало. Что-то рушилось или, наоборот, громоздилось. Затем все-таки падало, катилось, ударялось. Мелькало, мигало, гасло, зажигалось опять. Кровать куда-то неслась, подскакивая на ухабах и громыхая, то покрываясь инеем, то рассыхаясь от жары… Всего этого вождь не замечал: он учил урок. Впереди было много времени.