Юрг Иенач - страница 16

— Джорджо Иенача! — свирепо захохотал итальянец и, всадив нож в лежавший рядом хлебец, поднес его синьору Помпео, точно насаженную на пику голову.

При этом недвусмысленном аллегорическом ответе итальянец слегка повернулся, и Вазер увидел совсем рядом его жестокий профиль. Отпрянув, от двери, молодой путник счел за благо бесшумно шмыгнуть обратно в постель.

Происшедшее навело его на размышления и утвердило в намерении, не мешкая, отправиться в Вальтеллину, чтобы предостеречь друга. Но как выполнить это и самому остаться в стороне от столь опасных дел? За такими мыслями он неприметно задремал, — уж очень утомителен был истекший день.

Ранний рассвет едва брезжил в узкое оконце, скорее похожее на бойницу, когда Вазера разбудил стук в потолок. Он мигом оделся и снарядился в дорогу. Старуха поручила ему передать сыну поклон, бережно надела ему через плечо пороховой рог, который, по-видимому, чтила как семейную святыню, и с боязливой оглядкой выпроводила гостя через кухонную дверь за ограду подворья. Здесь она указала ему узкий проход в Кавелошскую котловину, откуда начиналась сегодняшняя его дорога, ведущая в горы слева от Малоджи.

— Когда войдете в ущелье, — объясняла она, — поглядите на голый склон по левую сторону озера, там вьется длинная тропинка, на ней вы издалека увидите Агостино. Он с четверть часа как вышел со своей корзинкой, а путь он тоже держит на Сондрио. Заговорите с ним и не отставайте от него. Правда, тут у него не все ладно, — она указала на лоб, — но дорогу он знает наизусть, да и вообще ничего такого за ним не водится.

Вазер на прощание сердечно поблагодарил старуху и поспешил убраться подальше от этого дома, пока там все еще спали. Тесной тропой, проложенной между обломками скал, он вскоре вступил в яйцевидную долину, которую со всех сторон замыкали покрытые ледниками горные склоны; тут он увидел и тропку, и шагающего по откосу Агостино и поспешил ему вдогонку.

Впечатления минувшей ночи еще всецело владели им, как ни старался он подчинить их себе и претворить в ясные мысли. Он догадывался, что виденное и слышанное чревато большими бедами и что случай приоткрыл перед ним только малую, оторванную от целого, а посему непонятную для него частицу уготованных кому-то жесточайших судеб. Невзирая на юношескую беспечность, он был потрясен до глубины души, ибо двое из тех, кого вражда толкала навстречу друг другу — его школьный товарищ и синьор Помпео, — хоть по-разному, однако в равной мере внушали ему любовь и восхищение.

А сколько своеобразной прелести и жути было в этом ландшафте, обагренном лучами зари! Под ногами изумрудная глубь озера в венце из поросших кустарниками холмов и опушенных зеленью островков, и все, все точно окутано кровавым платом, все заполонено необозримой чащей темно-пунцовых рододендронов. Кругом блестят отвесные уступы скал, по ним змеятся питаемые ледниками серебристые ручьи, а на юге, где зигзагами идущая вверх тропинка открывает единственный выход из ущелья, взор слепит снежная поляна, из которой вырастают красноватые обелиски и пирамиды.

Вазер наконец настиг опередившего его Агостино и, поздоровавшись, попытался завести разговор, но молчаливый попутчик, погруженный в свои медлительные думы, бросил на него равнодушный взгляд, без удивления и любопытства примирившись с его обществом. Вазер с трудом выжал из него несколько слов, а так как подъем становился все круче и вдобавок тропа теперь была покрыта осклизлым снегом, он замолчал и сам.

Они достигли перевала скорее, чем рассчитывал Вазер. Перед ними, загораживая вид на юг, встал мрачный зубчатый горный массив. Вазер осведомился, как называется эта грозная громада.

— У нее имен много, — ответил Агостино. — Здесь, наверху, в Граубюндене, ее называют по-своему, мы внизу, в Сондрио, — по-своему. Здесь она зовется «Гора Бедствия», а у нас «Гора Горести».

От этих печальных имен Вазеру стало не по себе; он пропустил своего немногоречивого спутника вперед и остановился передохнуть, а потом, не выпуская его из виду, пошел за ним на некотором расстоянии, чтобы, впивая бодрящий горный воздух, в одиночестве насладиться радостью вольных странствий.