За чужую вину - страница 3

— Нет, меня туда не тянет, — ответил Лыо.

— С чего бы? Ну не туда, так в другое место. В общем — покатим дальше.

Мезилане подозвал такси, и они проехали на какую-то глухую улицу. У большого деревянного дома, смахивающего на казарму, остановились. При слабом свете, горевшем в сенях, трудно было разобрать написанные на доске фамилии жильцов.

— Вот! Квартира девятая, этаж третий! — воскликнул Мезилане.

— Но ведь там живёт Лейли Киви, — испугался Лыо.

— Именно! Она самая, — подтрунивал старьёвщик. — Смелее, парень. Сейчас нагрянем. Нечего ей своего забулдыгу оплакивать. А то бродит, как мокрая кошка, траур напялила.

— Нет, господин Мезилане, я туда не пойду.

— С какой стати я для тебя господин Мезилане? Не тебе ли я твержу — меня зовут Якоб, а не господин Мезилане. Якоб — заруби себе на носу. Ну, пошли!

— Не пойду!

— Ну и не ходи! Трянка! — Старьёвщик толкнул приказчика в бок и быстро поднялся по скрипевшей деревянной лестнице.

Вскоре на третьем этаже послышался громкий стук.

Но прошло немало времени, пока чья-то рука не приподняли занавеску, висевшую за дверным стеклом. Кто там? Лейли Киви, стоявшая у двери, была в этот раз мало похожа на себя. Согбённая, седая как лунь, вся в морщинах, с запавшими глазами, она казалась призраком. Выпивший старьёвщик не сразу догадался, что за стеклом стоит не Лейли Киви, а её мать.

— Ну и страшилище, — ругнулся про себя Мезилане — Да отворите же дверь. Что вы этак перепугались? Не смотрите на меня с таким ужасом — не убийца к вам нагрянул, Я к вашей дочери по делу пришёл.

Дрожащим голосом старуха ответила, что дочки нет дома.

— Где же она запропастилась? — разворчался Мезилане. — Порядочному человеку, а тем более порядочной женщине пора в такой час дома сидеть. Она, должно быть с минуты на минуту вернётся. Пустите-ка меня в переднюю, — я её подождать хочу. Мы с ней давние знакомые, даже друзья, а ежели вам этого мало, так я ещё и благодетель…

Всё же не пустили его. А когда он расшумелся, захлопали двери соседних квартир, где на пороге появились внушительные мужские фигуры Старьёвщику не осталось ничего иного, как извиниться перед старухой, приподнять шляпу и убраться вниз по лестнице.

Ни Лыо, ни машины внизу не оказалось. Мезилане страшно обозлился и решил отомстить приказчику. Медленно побрёл он по тёмному переулку, приставая к одиноким женщинам.

Не беда, что хозяин вечером в баре предложил приказчику звать его по имени — Якобом На следующее утро всё вошло в обычную колею. Старьёвщик снова стал господином Мезилане. Лыо держался как подобает — в меру официально. Владелец лавки не стал распространяться о вчерашней пьянке. Он только заметил, что не помнит, куда они завернули, выйдя из бара.

Лыо по-прежнему старался подыскать себе новое место. Всё отвратительней становилась работа в лавке, в этом притоне ворюг и мошенников. Молодой человек не сомневался, что ловкий и бессовестный Мезилане обведёт вокруг пальца, измытарит такую неумелую и неопытную в житейских делах женщину, как Лейли Киви.

На днях она пришла к старьёвщику заплаканная и с тоской призналась, что крайне нуждается в деньгах. Ей нужно лечить мать. Та опасно захворала и сейчас лежит при смерти.

— Неужто умирает ваша матушка? — вздохнул Мезилане и вспомнил старушечье лицо, которое недавно видел вечером за стеклянной дверью. «По такой морде действительно могила плачет, — подумал он. — Да стоит ли эту развалину по докторам возить, убиваться из-за неё».

А вслух сказал:

— Умирает! Какая жалость! Ну что же. Согласитесь продать мебель за семьсот, и завтра же деньги тут как тут. Сам я, правда, ни пенни не заработаю на этом, ну да ладно, хорошо, что хоть место в лавке освободим. Прошло несколько дней, и Лейли Киви пришла сказать о своём согласии продать мебель за семьсот крон. Мезилане куда-то отлучился, за прилавком был один Лыо.

— Я не знаю, что мне делать, — сетовала вдова. — Мать надо везти к докторам, а у меня в кармане ни цента. Если её не поместить в лечебницу, она умрёт.

Лыо, стоя за прилавком, чувствовал себя весьма неловко. Он потупился, его мучило сознание вины перед этой женщиной. Ведь какую помощь он мог бы оказать ей двумя—тремя словами. Но за эти же слова он может потерять место у старьёвщика.