За год до Колумба - страница 5

  Важдаев думал.

  - И вы считаете, что наши случаи связаны между собой?

  - Вы и сами уже так считаете, - ответил майор. - Вы слыхали про события в Солнечном?

  - Нет. Кажется, нет. Я не помню. Где это?

  - Далеко отсюда, на севере. Это крохотный райцентр, там больница, родильное отделение. С месяц назад там была кошмарная история. В одну ночь все четыре тамошние роженицы увидели поразительные, страшные сны. Им было видение, как в конце концов умрут их дети, которых они собрались там рожать.

  Важдаев молчал.

  - Одна увидела пожилого мужчину, осевшего на сиденье в непривычного вида вагоне - то ли электричка, то ли метро, то ли не метро. Она поняла, что наблюдает чью-то смерть, но поначалу никак не связала это с собой, только поразилась необыкновенной яркости и убедительности картины. Второй приснилась её будущая дочь, наверное, лет пятидесяти или, может, моложе, только вымученная болезнью. Она умирала, скорее всего, дома в окружении близких. Лицо одного из них разительно напомнило роженице кого-то из её нынешней родни, это её озадачило и немного встревожило, но до конца смысл картины в тот момент не поняла и она. Третья увидела своего сына, тогда ещё тоже не зная, что это он. Ему было лет восемнадцать - двадцать, он был в солдатской форме, ранен в живот, и его закапывали живьём несколько вооруженных людей в камуфляже.

  - ... - сказал Важдаев.

  - Именно так, - кивнул майор.

  - А четвёртая?

  - Четвёртая увидела, как её дитя умирает здесь же, в этой же больнице через сутки после родов, и так всё с нею и произошло, в абсолютной точности, деталь к детали. И вот тогда началось.

  - Но это всё точно не утка?

  - Нет, - вздохнул майор. - Это гусь.

  - Тогда это кошмар, - сказал Важдаев, - это просто самый последний невероятный нечеловеческий кошмар. И где она сейчас, эта женщина, у которой сын? Что с нею?

  - Я не знаю, - ответил майор. Я знаю другое. Видения там или не видения, но женщине, у которой сын, и самой надо было понимать, в какой мир она собиралась рожать своего ребёнка. И что в этом мире сплошь и рядом бывает с человеческими сыновьями и дочерями. И что тут с любыми сыновьями и дочерями в конце концов случается вообще. То же самое и преподавательница колледжа в свои тридцать шесть могла бы уже сознавать, чем её преподавание в итоге закончится, а не ждать, пока однажды её не схватят за волосы и не макнут в это понимание лицом, как котёнка в лужу.

  - Ну и что же, в таком случае, должен был понимать, но не понимал я? - спросил Важдаев. - Или Лариса? Что лошадей забивают ежедневно?

  - Не думаю, что так просто и прямолинейно, - покачал головою майор. - Тем более, что ежедневно лошадей забивают всё же не так. Я уже, в общем, сказал вам, как я всё это вижу со своей ментовской колокольни. Мир есть игрушка злой воли. Он создан для того, чтобы мы содрогнулись от его жестокости и абсурда, а Творец мог насладиться нашим непониманием и ужасом. Но мы обманули создателя, и игрушка не забавляет его так, как ему бы хотелось. Мы выработали в себе привычку ко всему и умеем не замечать очевидного. Мы рожаем детей, как будто детям нашим жить в счастье и вечно. Нас закапывают, а мы лезем в директора. Мы научились находить комфорт в аду, стали поперек замысла создателя и похерили цель его творения. Я думаю, где-то там, - майор, казалось, хотел показать, где, но так и не показал, - решили, что к нам нужно менять подход. Пусть на гораздо более грубый, но и гораздо более доходчивый. Потому что мы упорно не хотим знать, для чего это всё и кто тут окончательный владелец. Мы закрываем глаза, чтобы не видеть очевидного, и нас решили пнуть в живот, чтобы от этого отучить. Ну и чтобы просто полюбоваться, какие мы забавные, когда нам страшно или болит. То есть, так я обо всём этом думаю. Может быть, я и ошибаюсь. Я всего лишь майор. Наверняка мой начальник объяснил бы вам лучше. Он подполковник.

  Они долго сидели молча: Важдаев - опустив голову и рассматривая ладони, майор - уставившись в темное, отражающее кабинет окно. Потом майор сказал: