За гранью времени. Курская дуга - страница 35

— Вылезайте! Бегом!

Дверца распахнулась. Из вагона вывалился Митя, затем он помог вылезти Кате и вытащил Аню, которая постанывала и держалась за либо поломанную, либо вывихнутую ногу.

— Прочь! Прочь отсюда! — рявкнул Везденецкий, чувствуя, что больше не мог сопротивляться безграничной силе притяжения.

Друзья выпрыгнули из-под вагона, и Везденецкий бросил груз, сию же секунду болезненно закричав. Спину рассекло вспышкой режущей боли. Непонятно было, то ли ножом резанули, то ли просто спинные мышцы не выдержали нагрузки, но одно было не лучше другого.

Каждое движение теперь отзывалось ужасающей болью. И это при условии, что адреналин в крови притуплял болевые ощущения.

Но расслабляться было нельзя. Самое сложное позади. Теперь оставалось только скрыться и выжить.

Митя взял на руки Катю, а Везденецкий взгромоздил на себя Аню. Уж её вес после вагона вообще не казался хоть немного существенным.

Они, вчетвером, рванули в сторону лесопосадки и скрылись за деревьями, пользуясь прикрытием, которое обеспечили пленники. Сейчас, пока было неясно, какими силами обладал противник, в бой бросаться нельзя. Оставалось только бежать, и лишь затем можно было перегруппироваться с остальными, чтобы дать врагу отпор.

Хуже всего Мишке давались уроки немецкого языка. Он думал об этом, пока шагал по улице к пляжу и поглядывал на немецкие флаги, реющие над крышами двухэтажных домов. Иногда он переводил взгляд на спины трех немецких мальчиков, шедших впереди. Вот они, казалось ему, немецкий знали отлично. Того, слева, Мишка называл Толстым, того что справа — Тощим, а того что в центре — Гитлером, потому что он больше всего ненавидел русских ребят. Особенно Мишку. Его много кто недолюбливал. И учителя, и одноклассники.

Уроков русского больше не было. Остались только уроки немецкого, и преподавала их скверная тётка, имя которой Мишка даже при всем желании выговорить не мог. Да еще и надо было говорить это странное "фройляйн", обращаясь к ней. Одно ему было известно точно: "фрау" от "фройляйн" отличалась тем, что "фрау" — женщина замужняя, а "фройляйн" — незамужная. Мама как-то говорила, что "фройляйн" злее "фрау", потому что у первых нет мужчин.

Наверное, это причина вредности учительницы по немецкому языку. Странно, зачем из-за этого злиться? Вон, у Мишки же девчонки нет, и ничего страшного. Живет себе, радуется. Ну, точнее жил и радовался, до тех пор, пока в Каменск не вошли немецкие войска, и пока по центральным улицам не покатились немецкие танки.

Немцев одноклассниками было не назвать. По сути, Мишка учился в резервации, отдельно от ребят из германии, которым выделялись лучшие классы и лучшие места в школьном буфете. Странный был народ, эти немцы. Зачем-то придумали то, что называлось сложным словом "сегрегация". Мишка слышал его от немецкого лейтенанта, даже мог прокрутить голове, но выговорить не мог.

И звучало слово, честно сказать, противно.

Наверное, из-за этого слова русские теперь ходили по отдельным улицам, пили воду из отдельных колонок, на которых висели таблички с надписью "Вода для русских", жили в отдельных районах и редко появлялись в центре города. Разве что на строительные работы их привозили, а потом снова увозили куда-то в сторону станицы Гундоровской.

Собственно, когда Мишка решил попить воды из немецкой колонки, его тут же поймала эта шайка. Теперь, вот, вели к Северскому Донцу, ничего не говоря.

"Куда ведут? Зачем ведут?" — думал он, посматривая в переулки, куда можно было бы юркнуть в удобный момент.

Но убежать тут получится вряд ли.

Имени Гитлера он не знал, но точно помнил, что Гитлер этот имел отличные отметки по физкультуре.

Ребята из германии были злыми, похожими на своих отцов. Ну, как, злыми. Друг с другом они общались примерно так же, как русские. Играли, веселились, шутили и смеялись. Проказничали, подкладывая учителям кнопки на стулья и подрисовывая усы портретам ученых в классах. Но стоило немецкому мальчику завидеть русских, в его глазах появлялось что-то недоброе, темное, исключительно нацистское. Разумеется, Мишка понимал, что фашист, от мала до велика — враг. Мишка не пытался ни с кем подружиться, но теперь ему некуда было деться. Если он умрет, то некому будет помочь маме, работавшей в доме немца служанкой.