За окнами сентябрь - страница 14

Наступают часы, ради которых стоит жить. Какое счастье — владеть залом! Заставлять плакать, смеяться, затихать… Какое горе — равнодушие зала!.. В эти часы она не помнит о детях, доме, огорчениях. Она видит другие картины и заражает своим видением зал, проживает другие жизни. Живет в высоком накале мыслей, чувств. Живет в полную силу!

После конца ее несколько раз вызывают. Она выходит радостная, быстрая, с высоко поднятой головой. При ее появлении аплодисменты усиливаются. Она улыбается, кланяется, она благодарна сидящим в зале, любит их всех.

По дороге домой она вспоминает: начало «Верди» смазала — помешали: кто-то шептался в кулисе, а «Корзину» прочла по-настоящему. И шепчет слова Дагни Петерсен: «Я люблю тебя, жизнь!»

Дома тишина. Все легли. Встречает ее только кот. У мамы еще горит свет, нужно заглянуть к ней, иначе обидится.

— Почему так поздно? Я уж не знала, что и думать, — неизменно встречает ее мама. — Зайди на минутку, я хочу тебе кое-что сказать.

— Лучше завтра, — просит Вера. — Мне бы вымыться, поесть… Притомилась.

— Завтра будет то же самое, — огорчается мама. — Ну иди, иди!

Павел уже в постели. Он радостно улыбается ей и робко спрашивает:

— Очень устала? Скоро ляжешь?

Это — скрытая мольба. Но выполнять супружеские обязанности становится Вере все тяжелее и тяжелее, и она всячески уклоняется от них. «Мне не повезло с мужем, но и я — не подарок, — сознается себе Вера. — Хороша жена, которую нужно месяцами домогаться!» Ей жаль Павла, и она ласково говорит:

— Спи, Павлуша. У меня еще дела, сейчас будет «замедленная съемка».

Переодевшись в халат, Вера заходит к детям. Петька лежит почти поперек кровати, одеяло сползло, подушка — отдельно. Он всегда спит буйно: вертится, брыкается. Она укладывает его на подушку, укрывает, он, не просыпаясь, бормочет невразумительное. Таня спит, выпростав руки на одеяло, вдоль левой змеится толстая коса. Лицо спокойное, безмятежное. Дневные огорчения не оставили следа — не так глубоки.

В ванной колонка горячая. У Веры теплеет на душе — кто-то позаботился о ней. «Непременно завтра спрошу — кто, и при всех поблагодарю», — думает она. Душ отчасти смывает усталость. Стояла бы под ним и стояла, но зверски хочется есть.

В столовой Вера нагромождает полный стол еды. Она так голодна, что всего ей кажется мало. Ставит перед собой книгу и, облегченно вздохнув, садится. Ест много, медленно, с наслаждением. Фугас пристроился у ног и теребит ее лапой, напоминая о себе.

— Гаргантюа ты. Уже брюхом пол метешь, — говорит ему Вера, давая кусочки колбасы.

Кот — общий баловень и, как ни смешно, цементирует семью.

Поужинав, она несколько минут сидит неподвижно. Кот вспрыгнул ей на колени, истошно мурлычет и от полноты чувств выпускает когти.

— Что, зверюга? — гладит его Вера. — Доволен? Неплохо живем? Верно?

Ей спокойно, уютно: все дома, день прошел благополучно, почти все успела, особенных огорчений не было…

«Хватит кейфовать!» — прерывает она отдых и, сбросив кота, берет блокнот, ставит завтрашнее число и записывает план дня: когда и где нужно быть, что необходимо сделать дома, что купить, кому позвонить. Картина вырисовывается неутешительная: на примерку опять не попадет, квартиру убрать не успеет — в десять тридцать репетиция на Радио. «Может быть, я напрасно согласилась? Но мне интересно. И начнешь отказываться — перестанут приглашать», — оправдывается она. Концерт завтра один, но после него надо ехать к подруге — день рождения. Поедет она с Павлом. «Купить подарок», — записывает Вера. «Предупредить Павла, чтобы заехал за мной. Приготовить ему парадную амуницию».

Павел настолько не интересуется своим внешним видом, что, если бы она не следила за его одеждой, он ходил бы оборванцем и не замечал этого.

Кончив писать, Вера снова отправляется в детскую. Ее тянет туда. Проверяет, собраны ли портфели, подбирает раскиданные Петькой вещи. На носке обнаруживает дырку, достает целые. Носового платка нет — опять потерял. Приготовив все на утро, она садится в ногах Петькиной кровати и с нежностью смотрит на детей. «Мало вижу их, — с грустью думает она. — Так и не узнала, что расстроило Танюшку. И теперь уж не узнаю. Завтра она не захочет говорить. Пустяк, наверно, но для нее он важен. Именно сейчас у них зарождается понимание чести, совести, долга, дружбы, порядочности… А ведь Петька сегодня соврал: «От окошка дует», а я в спешке пропустила… начинает подвирать… Боится меня? Не хочет огорчить? Надеется, что проскочит? И проскочило! Завтра серьезно поговорю с ним… Задним числом — не тот эффект… И когда? Разговариваю урывками, в суете… Что делать? Слабеет связь с ними… Чувствую, как слабеет… Где взять время? Чем поступиться? Проклятый быт съедает уйму времени. Быт? Часть бытия — наша повседневная жизнь, куда от него денешься? У меня специфическая работа, а как справляются другие женщины? Может быть, у них заботливые, энергичные мужья? Домовитые бабушки? Конечно, если изо дня в день заставлять Павла делать часть домашней работы, он в конце концов привыкнет, но каких усилий это потребует! Себе дороже! Легче тратить физические силы, чем душевные. Нет, тут ничего не изменишь», — вставая, подытоживает Вера.