За семью печатями - страница 7
Долгое время, впрочем, принято было считать, что петровский указ остался указом на бумаге. Правда, в ожидании «довольной дачи» изо всех концов России понесли в казну всевозможные находки и курьезы: время было тугое, лишний грош никому не мешал. Но разве сама кунсткамера Петра не осталась на долгое время таким же беспорядочным хаосом нагроможденных без толка и смысла «раритетов и кунштов», какими были все музеи того времени? Разве рядом с накоплением началась и наука?
Да, началась.
Из далекой Сибири и других мест пришли на берег Невы найденные там удивительные древности, золотые и серебряные вещи из курганов и могил. Но вместе с этими блестящими предметами, ценность которых была ясна и невежде, на глаза ученым попало нечто другое. Это-то «другое» и возбудило интерес в широких кругах российского общества.
Люди давно уже наталкивались при всевозможных земляных работах на непонятно откуда берущиеся каменные осколки своеобразной формы, тщательно оббитые куски кремня, отличные от всего созданного силами природы. Народ объяснял их происхождение по-своему: странные камни связывали с действием молнии, считали «громовыми стрелами», выпадающими на землю во время гроз. Кто скажет теперь, как сложились эти легенды? Очень может быть, что в одном полусказочном объяснении соединились тут факты, относящиеся и к археологии, и к геологии, и к астрономии: в те времена было так легко смешать воедино остатки древних моллюсков, памятки человеческой истории — кремневые орудия — и метеориты — камни, действительно падающие с неба в ударах грома и блеске неземного огня.
Тем важнее отметить, что уже в следующие за петровским временем годы русская наука, призванная к изучению всего, «что зело старо или необыкновенно», пришла к верному взгляду на это явление. В статье «О Перунах или громовых стрелах», напечатанной еще в 1731 году (и не в каком-нибудь научном издании, нет, — в «Примечаниях к Санкт- Петербургским ведомостям», довольно широко распространенной литературе тогдашней России!), автор, поведав о вышеизложенных мистических взглядах, чудесным, важным языком XVIII века не без возмущения пишет:
«Сие удивительно есть, что прежде того таким непристойным рассказам не токмо простой народ, но и ученые и искусные физики верили, которых мы множество находим». Мнению этих заблуждающихся «физиков» он противопоставляет свое понимание вопроса: «Они (каменные орудия. — Авт.) у наших предков вместо военного оружия были, которые они или за деревянную рукоятку, или так просто носили, и оными с их неприятелями или вблизи билися, или издали бросали».
Надо прямо сказать, что по ясности и решительности, с какой выдвигается новая точка зрения, статья эта намного опередила все, что было сказано к тому времени по поводу каменных орудий в целом мире.
Нет, петровский указ, несомненно, сделал свое дело. Уже в первой половине XVIII века участники необычайных по размаху экспедиций на Восток, задуманных еще Петром I, но осуществленных после его смерти, — Д. Мессершмидт, И. Гмелин, Ф. Миллер, С. Крашенинников и другие —подходили к археологическим находкам, как к ценнейшему вкладу в науку о прошлом человечества, твердо и упорно продвигаясь к нашему современному представлению о трех великих рубежах в жизни человечества — каменном, бронзовом (медном) и железном веках.
Пусть они нередко делали ошибки и уступки духу времени. Пусть, описывая наскальные рисунки, найденные на берегу одной из сибирских рек, тот же трезвый и зоркий Миллер еще видел в них ясное изображение евангельских «страстей господних», различая на поверхности гранитной стены здесь богоматерь, там поверженный крест распятия, а тут чуть ли не висящих на таких же крестах разбойников, — пусть! Это уже несущественно. Существенно то, что великое дело было начато, что наука археология родилась.
Не думайте, однако, что Петра и его продолжателей интересовали только древнее оружие, кости и надписи. Петр очень высоко ценил античное искусство. Он делал все что мог, чтобы заполучить в Россию его прославленные редкости. Достаточно вспомнить одну поистине замечательную историю, разыгравшуюся только год спустя после издания знаменитого указа, чтобы в этом не осталось никаких сомнений.