За великое дело любви - страница 9
— Но тогда против царского деспотизма поднималась стихийная сила протестующего народа. Русская, интеллигенция еще не народилась. Народ не мог тогда найти себе союзника в интеллигенции… Теперь обстановка переменилась. Союз народа с интеллигенцией совершился! И в ознаменование этого союза мы поднимаем красное знамя социалистической революции!..
— Ура! — стали кричать в толпе еще до того, как оратор замолк. Его речь была не так уж коротка, но показалась мгновенной, подобно взрыву.
И тут пришла очередь Яши Потапова.
Стиснутый людьми выше ростом, Яша никогда так не жалел, что ничем богатырским не наделен родителями. Птичка-невеличка, сказал бы всякий, взглянув на его тщедушную фигурку в замурзанном полушубке и низко нахлобученной на голову лохматой шапке. Пока длилась речь, он оглядывался во все стороны, вытягивал шею, чтобы хоть как-то оказаться повыше и увидеть все.
Вдруг словно в сказке желание осуществилось — он взлетел! Это по знаку Юлии трое дюжих ребят из рабочих высоко подняли Яшу на крепких руках, и тотчас алое знамя живой трепещущей птицей словно само вылетело из-за пазухи (некогда в детстве он, бывало, так выпускал голубей). Вознесшись над толпой, Яша с лихорадочной торопливостью развернул неширокое полотнище, и все увидели вышитые белым слова: «Земля и воля!» Свято и чисто светились крупные буквы.
— Ура-а-а! — пронеслась волна восторга над площадью. — Браво! Ура-а-а! Да здравствует свобода!
Красный стяг озарил толпу и площадь, красный стяг в руках юного рабочего; это еще больше взбудоражило толпу, чем речь оратора. Такого еще не было в России, такого еще никто не видел и не мог видеть, и восторг нарастал, и все усиливались крики «ура».
Кричал и Яша, и сердце у него заходилось, замирало до потери дыхания, будто он в самом деле парит высоко в воздухе на невидимых крыльях, словно на сказочном ковре-самолете вознесло его и так уж ему лететь и лететь.
То и был полет, полет юного рабочего в бессмертие, но мог ли он тогда это знать. Казалось, все нечеловеческие муки и страдания, пережитые его предками, дедами и прадедами, ожили и бурлят в толпе и эго их голоса звучат:
— Земля-а-а-а! Во-о-оля!
Эта веками выстраданная радость захлестывала жаркой волной и Яшу, он не чувствовал даже рук, которые его держали. Его подбрасывали вверх, но Яше казалось — он сам взлетает. Будто неведомая сила расковала тело, освободила от тяжести, сделала невесомым, как пушинку. Слетела с головы шапка, но Яша и этого не заметил. Он был, как никогда еще, горд и счастлив. Вот она хоть и мгновенная, но ощутимо явленная свобода, и какое же это счастье — осознавать себя вольным, и не одиночкой, а среди людей, где все с тобой заодно, за землю и волю, за самое дорогое на свете. И, стараясь продлить этот миг счастливый, продлить его для себя и для людей, Яша без передышки кричал «ура!» и, сам уже ничего не видя от набежавшей на глаза влаги, во все стороны показывал слова про землю и волю. Смотрите, смотрите, люди! Эй, видите?
По площади зазвучали оголтелые свистки городовых, им дали наконец сигнал — разгонять, хватать и бить.
— Опустите Яшу! — дала команду Юлия.
Полет кончился? Нет! Не надо! Яша все тянулся и тянулся со знаменем кверху. Еще хоть маленечко повыше, хоть чуточку. Так с поднятыми руками он и коснулся ногами тверди. Еще не опомнился, когда неугомонная Юлия подняла с земли, нахлобучила ему на голову шапку и сказала:
— Спрячь знамя и выбирайся скорей из толпы!
Плеханову она обмотала голову башлыком, и тот вмиг исчез в толпе. Тут только Яша смекнул, зачем Юлия взяла с собой из дому черный башлык.
— Расходиться надо быстрее! — раздавались голоса, но им противоречили другие: — Нет, братцы. Держаться всем вместе! Вперед! К Невскому!
Что-то уже переломилось в толпе, и стало заметно: это уже не прежняя слитная воедино толпа: разобщились, отодвинулись друг от друга плечи, головы, люди затолкались, заговорили вразнобой, но еще не остыли и горячили друг друга:
— Вперед, братцы, на Невский! Не расходиться!
Стена городовых и дворников, уже прибежавших из ближних домов, двигалась на демонстрантов. Вот врезался в толпу пузатый городовой и стал пробиваться в самую середину, чтобы схватить оратора и того, кто флагом над толпой махал. Пузатого вмиг сбили с ног. Путь остальным городовым загородили самые дюжие студенты и рабочие, и завязалась драка.